Огнем и водой
Шрифт:
– Это был не кабан! – сказал майор из разведки, который пришел в себя первым. – Это они собаку в кабанью шкуру зашили – помните, ходила байка, что для Хруща кошку за зайца выдали? Кабаны такими умными не бывают – не положено!
– Черт! – выругался маршал. – Это Будин своими пьяными песнями его спугнул! Примета дурная – вот что плохо! Ну а мы на эту примету с тобой сплюнем, верно?
Последняя фраза была обращена к новоиспеченному зятю. Акентьев кивнул – его все произошедшее от души позабавило.
– Ладно, – решил Орлов, который все еще держал ружье, будто надеясь, что зверь одумается и вернется, – на сегодня нам
Переплет подумал, что маршал может и его самого, с полным на то основанием, записать в свою добычу.
Свадьбу сыграли в конце сентября, спустя неделю после охоты. По-видимому, Орлов нисколько не сомневался в исходе беседы, потому что практически все оказалось готово, начиная со свадебного платья, колец и кончая всеми процедурными хлопотами, от которых молодые супруги, само собой, были избавлены.
Первая встреча с невестой произошла в присутствии будущего тестя и больше напоминала фарс. Лишенная вместе с макияжем и сигаретами львиной части шарма, Дина выглядела на все свои тридцать лет с хвостиком, и даже чуть больше – сказывался веселый и совершенно некоммунистический образ жизни. Сейчас ничто в ней не напоминало ту эксцентричную дамочку, с которой Акентьев повстречался на отцовской премьере. Переплет не знал, какими кнутами и пряниками суровому маршалу удалось добиться, пусть и временного, послушания, но догадаться было нетрудно. Гонорары критика вряд ли могли позволить Дине приобретать дорогие шмотки, в которых она привыкла щеголять. Но в любой момент все это могло прекратиться. Маршал, как потом узнал Акентьев, пригрозил также, что в случае неповиновения вышлет ее на родину, в Архангельск, а это для бедной Дины было равносильно смерти.
– Так это мой? – Переплет указал на ее живот.
– Возможно. – Она посмотрела на него сквозь растопыренные пальцы. – Я тебя шокирую?
– Меня трудно шокировать! – Александр был готов к подобному повороту и сейчас нисколько не покривил душой.
– А я постараюсь! – пообещала она.
Дверь в комнату была прикрыта, и шагов Марьи Григорьевны было не слышно, но Переплет почувствовал, как она прошла по коридору и остановилась, прислушиваясь к их разговору. В комнате тускло блестели фотографии за стеклами – их было много, всё незнакомые лица и развешаны кучно, в деревенской манере. Переплета, впрочем, обстановка не раздражала – хватало других поводов для раздражения.
Пили крепкий чай – спиртное будущей матери не полагалось.
– Я бы сделала аборт! – продолжала откровенничать Дина. – Только отец не позволил. Ему, понимаешь ли, очень хочется понянчить внуков!
Акентьев посмотрел на нее задумчиво.
– Тебе не хочется узнать обо мне что-нибудь? – спросила она, немного удивленная и уязвленная его молчанием. – Я, например, много о тебе знаю, больше чем ты думаешь!
– Разведка доложила точно! – Переплет пожал плечами. – И что, много компромата нарыл твой папаша?
В его положении только и оставалось делать вид, будто ничего не произошло. А ее задевало это пренебрежение. Акентьев и не догадывался, что его подозревают в одном из смертных грехов – в гордыне. Однако если он и презирал Дину, то вовсе не по причине ее происхождения. Сейчас его мысли вообще были далеко как от нее, так и от ее папаши – о себе было нужно думать. Выкрутиться тут не удастся, разве что в окно, вниз головой. Значит, нужно постараться просто
А значит, звенья цепочки продолжали складываться так, как было нужно ему.
– Помнишь, я тебе говорила тогда при встрече в прошлый раз, – сказала она, – про одного актера. Марков, кажется, нужно посмотреть в записульках! Хорошо бы его пригласить на свадьбу!
Переплет поморщился дважды, как от зубной боли, – в первый раз от упоминания имени Маркова, второй от этих ее «записулек». Можно было легко привыкнуть к некоторым чисто московским выражениям, которые у Дины переплетались с просторечными формами, явно почерпнутыми от матери, – она использовала их нарочно, щеголяя, как некоторое время назад французские пижоны щеголяли в русских солдатских шинелях. Но эти уменьшительные «записульки», «штанульки». Пойди пойми еще, о чем речь!
Он сразу вспомнил визит Маркова в мастерскую – первый и последний. И ведь случайно зашел совершенно, как сам Кирилл тогда признался – «словно черт привел». Может, впрочем, и привел – с него станется. Может, он и принес ему этого чертова маршала с дочкой?
Но, как он уже знал, Марков уехал на гастроли в Европу, так что на свадьбе присутствовать не способен. Переплет и сам не мог объяснить, чем нежелательно это присутствие. Он не хотел признаваться самому себе, но что-то в новом Кирилле Маркове его по-настоящему пугало.
– Жаль! – Дина пожала плечами, узнав о гастролях. – Интересно было бы посмотреть на него!
– В Ленинграде полно других актеров, – даже немного обиженно сказал Акентьев. – Отец пригласит кого пожелаешь!
– А мне хотелось именно этого! – капризно сказала Дина, но, в конце концов, ей пришлось смириться.
Переплет меньше всего желал афишировать неожиданную женитьбу, но от него уже ничего не зависело. Отпраздновать «втихаря» не получилось. Тут неожиданно стал протестовать Владимир Акентьев, с которым маршал связался в обход будущего зятя. Отцы быстро нашли общий язык, несмотря на разницу в образовании и характерах. Акентьев-старший, не будучи дураком, подозревал, что за внезапной женитьбой сына стояло что-то более весомое, чем нежные чувства, тем не менее делал вид, что все в порядке. Как ни крути – этот брак не выглядел мезальянсом. Невеста, может, и не первой свежести, но с таким приданым на мелочи не обращают внимания. Александр почти не сомневался, что между ней и отцом что-то было – об этом он судил по нескольким взглядам, которыми они обменялись. Отнесся к этому философски: в конце концов, это, кажется, обычное дело у некоторых племен, да и в Средневековье широко практиковалось – право первой ночи.
С некоторых пор Переплет стал ощущать это пьянящее чувство безразличия к условностям. Соблюдать их приходилось строго; это было правило игры. Но воспринимать всерьез – никогда. Дина чувствовала его настроение и относила на счет воспитания. Ее нигилизм был другого сорта – инфантильный, демонстративный, а Переплета с первых дней общения она объявила конформистом-притворщиком.
– Не говори слов, которых не понимаешь! – грозил ей пальцем будущий супруг.
Свадьбу отпраздновали в одном из лучших питерских ресторанов. Хлопоты на этот раз взяли на себя поровну Орлов и Акентьев-старший.