Огненная арена

Не так давно в Туркменском государственном университете им. А. М. Горького студенты устроили литературный диспут. С неделю велись взволнованные споры о писательском мастерстве. И вот, в конце диспута я предложил моим молодым друзьям-филологам назвать десять лучших повестей и романов писателей Туркмении. Студенты охотно откликнулись на мое предложение: в эту десятку попали сразу три романа Валентина Рыбина: «Море согласия», «Государи и кочевники» и «Дым берегов».

Сейчас, взявшись за перо, чтобы вкратце рассказать о творчестве автора «Огненной арены», я невольно вспомнил об этом студенческом

диспуте и о том, какой популярностью пользуются у читателей книги, созданные этим писателем.

Более двадцати лет назад в московском журнале «Смена» вышла первая подборка стихотворений В, Рыбина «Огни в пустыне». Потом последовали сборники стихов «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», переводы поэм Берды Кербабаева «Девичий мир» и «Жертва адата», Амандурды Аламышева «Сона». Чары Аширова «Кадыр».

Выступая на поэтическом поприще, В. Рыбин одновременно работал и в прозе. В издательстве «Туркменистан» в середине шестидесятых годов вышел сборник его рассказов. По одному из рассказов В. Рыбина «Сын бакенщика» был снят художественный фильм «Приключение Доврана».

Но известность принесли ему исторические романы «Море согласия», «Государи и кочевники», «Дым берегов». За дилогию «Море согласия» В. Рыбин получил Государственную премию Туркменской ССР им. Махтумкули. Целый ряд литературно-художественных журналов — «Знамя», «Дружба народов». «Молодая гвардия», «Литературное обозрение» отметили положительными рецензиями выход в свет исторических романов В. Рыбина. В статье, опубликованной в журнале «Знамя», отмечалось: «Роман В. Рыбина многопланов; в нем ощущается масштабность, исследовательская смелость, социально-исторический анализ — все это в традиции советской исторической беллетристики, начиная с Юрия Тынянова. Эпоха, когда происходит действие романа, хорошо изучена последующими исследователями, раздвинувшими географические границы темы. Айбек, Ауэзов, Бородин и многие иные рассказали о жизни таджиков, узбеков, казахов, других народов примерно в этот период. Но тема, к которой пришел В. Рыбин — становление русско-туркменских отношений, — в литературе пока не была отражена». В другой рецензии, напечатанной в «Дружбе народов», отмечено: «Ценно то, что В. Рыбин, сам уроженец Средней Азии, знает Восток отнюдь не «со стороны». Туркмения для него — земля родная, близкая. И потому он умеет раскрыть то, что Белинский называл «тайной национальности». Туркмены-иомуды, персы и хивинцы, казахи и горцы Кавказа, населяющие романы Рыбина, выписаны во всем своеобразии характеров, с чутким вниманием к национальной самобытности…» К вышесказанному можно лишь добавить, что именно новизна и глубокое проникновение в суть исторических событий, явлений, в психологию героев и целого общества сделали романы В. Рыбина близкими и любимыми многочисленным читателям.

Помнится, с каким пристальным вниманием следил за набирающим силу талантом молодого писателя Валентина Рыбина аксакал туркменской советской литературы Берды Мурадович Кербабаев. И не только присматривался, но и всецело доверял ему. В годы, когда я работал над составлением шеститомного издания избранных сочинений Б. Кербабаева, он как-то сказал мне: «Я думаю, надо попросить Рыбина: он может успешно справиться с переводом моих поэм «Девичий мир» и «Жертва адата». Признаться, я тогда усомнился в правильности выбора переводчика. Ведь у Берды Мурадовича всегда были именитые, широко известные поэты-переводчики. Я напомнил ему о них. Но он лишь улыбнулся и попросил меня переговорить с В. Рыбиным. Через несколько лет перевод обеих поэм увидел свет. Рыбин блестяще справился с переводом. Берды Мурадович потом не раз говорил мне, что не ошибся в своем выборе. И он же один из первых по достоинству оценил вышедшую в свет историческую дилогию В. Рыбина «Море согласия».

В романах «Море согласия», «Государи и кочевники» и «Дым берегов» он воссоздал целую эпоху зарождения и становления русско-туркменских связей и дружбы. По сути, показан весь XIX век с его экспедициями в Среднюю Азию и Туркмению, с его купеческой торговлей на Каспии, с многочисленными прошениями туркмен о добровольном вхождении в состав России, с мирными визитами

в Петербург. Наконец, в романе «Дым берегов» описан поход Скобелева и участие русских прогрессивных людей в судьбах туркменских племен. Автор, нисколько не сглаживая тяжелые последствия колониального режима белого царя, нисколько не облегчая трудную долю, трагическое положение трудящихся туркмен в ту пору, сумел ярко и убедительно рассказать о людях «второго эшелона»: рабочих и солдатах — строителях Закаспийской военной железной дороги, о торговцах и мастеровых, которых волновала судьба народов окраин России. Именно они, вступив в деловые и дружеские связи с туркменской беднотой, уже через четверть века, в 1905 году, совместно выступили против царизма и произвола байского гнета.

Не стану пересказывать содержание данной книги, она перед вами, дорогой читатель. Нет сомнения, что, как и предыдущие исторические романы В. Рыбина, «Огненная арена» придется по душе многим.

Ханкули Тангрыбердыев

В Асхабаде было около сорока тысяч жителей, десятка четыре приличных зданий и обширная площадь, названная Скобелевской, в честь завоевателя текинского края. От площади во все концы расходились немощеные улицы, на которых тарахтели фаэтоны и арбы, и над домами вечно висела пыль.

Главные же улицы — Анненкова и Куропаткина — площади не касались. Первая начиналась у вокзала и прямым коридором, с севера на юг, прорезая город, уходила к синеющим Копетдагским горам, Вторая шла через город с востока на запад и растворялась в обширной предгорной степи. По обеим улицам ежедневно шествовали караваны из Персии и Мерва. Шумный текинский базар с огромным постоялым двором втягивал в себя сотни повозок и верблюдов с тюками. Но вьючных животных прибывало так много, что караванщикам приходилось размещать их и в туркменском ауле. Он примыкал к городу со стороны Анненковской глинобитными дувалами, за которыми виднелись мазанки и войлочные кибитки. Здесь шла чужая, малопонятная европейцу жизнь, но и она соприкасалась с бурной жизнью города. Из аула тянулись на базар водоносы и амбалы, выезжали нарядно одетые всадники. Как и в европейском секторе, аульный люд делился на богатых и бедных. Феодальная верхушка частенько наведывалась по каким-то своим делам в канцелярию начальника области. Не было для европейцев невидалью и то, что многие дети ханов и сердаров обучались в кадетских корпусах.

Ранним декабрьским утром 1904 года к серому зданию вокзала по Анненковской подкатила желтая коляска. Запряженная двумя американскими рысаками караковой масти, она остановилась в голове вереницы повозок, столпившихся к приходу пассажирского поезда. Из коляски живо выпрыгнул юноша-туркмен в белом тельпеке и сюртуке военного покроя. Он был высок и тонок, и лицом худощав. И если б не черные усики и пушок на подбородке, его можно было бы принять за девушку, переодетую в мужскую одежду. Однако вел себя юнец уверенно, словно опытный джигит.

— Обопрись о моё плечо, отец, — проговорил он, становясь боком к дверце и протягивая руку вылезавшему из коляски полному, в долгополом чекмене и черной папахе, старику.

— Не надо, Ратх, как-нибудь сам вылезу, — отвечал белобородый яшули. — Не опоздали мы? Что-то народу на вокзале много. Может, поезд уже пришел?

— Нет ещё, отец, — успокоил его юноша, доставая из-под лацкана сюртука круглые карманные часы. — До прихода десять минут. А народу тут всегда много, и приезжих, и переселенцев.

— Да… Этого добра — хоть отбавляй, — проворчал Каюм-сердар (так звали почтенного яшули) и стал подниматься по ступенькам на перрон.

На перронной площадке, несмотря на начинающийся рассвет, горели фонари. Желтые отсветы отражались на сыром кирпичном настиле, вызывая неприятное ощущение. Толпы встречающих медленно прохаживались взад-вперёд в ожидании поезда.

Минут через пять пассажирский, со стороны Красноводска, посапывая и выпуская пары, медленно подошел к вокзалу.