Огненное лето 41-го
Шрифт:
Это кричит одна из подавальщиц, изо всех сил зажимая себе руками рот…
Глава 15
Силищу мы накопили, по тем временам, конечно, немалую — почти восемь дивизий, и все полного состава. Вооружённые по штату, сытые, экипированные согласно Устава РККА. По бумагам, ясное дело, а на деле — кое-где одна винтовка на троих. Но всё равно порой стыдно становилось, что кто-то совсем рядом врага сдерживает, а мы тут в тылу отлёживаемся, можно сказать, брюхо наедаем.
Слава Богу,
Только забрезжило, как в небеса ракета зелёная взвилась, по радио тоже продублировали: «Гром! Гром! Гром!». То есть, начали. Ну, начали, так начали. Мы-то думали, что артиллерия хоть немного нас порадует или авиация налёт на передний край противника изобразит… какое там…
«За Сталина! За Родину!» — и всё, причем именно в таком порядке. «Бей фашистских оккупантов!». Мне-то что, я бить очень даже не против! Тем более, что тут и личные счёты прилагаются. Но переть вперёд, на дурачка, авось кривая вывезет — увольте… хотя, кто нас, простых бойцов, спрашивает-то?..
… — Сосна — 1, доложите Берёзе.
— Я Сосна — 1. Выдвинулся к переднему краю. Прохожу порядки пехоты.
— Медленнее, Сосна, медленнее!
Это уже другой голос в наушниках, более командный, нежели у нашего командира полка. Ладно, будем надеяться, что броня спасёт.
Дзинь!
Ну что я за человек, снова накаркал! Рикошет! Мехвод вскрикивает.
— Ты что, Петров? Ранен?!
— Никак нет, товарищ капитан, немного крошкой посекло…
Облегчённо вздыхаю… и бросаю мимолётный взгляд на люки. В смысле, из какого лучше выскакивать, если нас… Матерясь про себя, гоню эту мысль как можно дальше.
Какого б я из себя бесстрашного не строил, сколько бы потом не хвастал, боюсь я каждый раз — всегда, когда в атаку идём, мандраж и начинается. Страх заполняет всё тело, мерещится, будто каждый снаряд летит прямо в меня, будто все вражеские танки и противотанковые орудия стреляют только в мою машину.
Но я вспоминаю, что рядом ещё четверо ребят, а за спиной целый батальон таких же мальчишек, как мой заряжающий Дымов, которому вчера исполнилось девятнадцать лет. И командир должен показывать им пример.
С другой стороны, не страшно, что я поддамся азарту боя и потеряю над собой контроль — страх вытесняет эту дурацкую бесшабашность. И уже холодной головой я оцениваю ситуацию на поле боя, инстинктом находя слабое место, чтобы бить, бить туда изо всех сил…
«КВ» медленно набирает скорость. Всё же он слишком тяжёл, слишком…
Обнаружив врага в перископе, прерываю ненужные, в общем-то, размышления:
— Петров, левее на два!
Механик берёт влево, туда, где я заметил взметнувшуюся пыль от выстрела противотанковой пушки. Ага, вот
Для «БТ» и «Т-26» годится, но не для нашего непробиваемого чудовища. Прислуга орудия это прекрасно знает, немедленно бросаясь в разные стороны. Но пулемёт ставит точку в их коротком забеге, где ставкой жизнь. Один не успевает, исчезая под широченной гусеницей.
Я напрягаюсь, готовый услышать хруст костей и предсмертный вскрик, но разве в таком грохоте услышишь? Тут же невольно отшатываюсь от перископа. Яркая белая вспышка бьёт по глазам, и одновременно по уцепившимся за внутреннюю скобу рукам проходит краткая дрожь. Рикошет!
Это уже серьезнее, теперь только вперёд! Чем выше скорость, чем больше петляем, тем меньше шансов у противника подбить нас… Бежишь, гад?! Грохочет «ДТ», нелепо взмахнув руками, немец валится на землю. Ещё шевелится, но бесполезно — траки соседнего танка накрывают врага. Замечаю, как в агонии дёргается сапог… а может и не в агонии, просто катками пошевелило…
Прорвали! Не так страшен чёрт, как его малюют! И тут внутри у меня всё холодеет: «одноклассники»! В рации слышен истошный вопль:
— Танки!
В ответ я ору в микрофон:
— Что танки?! Вперёд! Забыли, на чём?!
Действительно, кое-кто забыл, особенно те, кто с «плавунцов». У них-то вообще броня фанерная была…
А тут «тройки» с такой же пушкой, как и у вражеских противотанкистов, которых мехвод на гусеницы намотал.
Бзззинь! Бах!
Э-э, нет, это уже не они! Лихорадочно осматриваю местность, однако ничего не вижу:
— Петров, полный газ! Самый полный!
Мы врезаемся во вражеские ряды, стреляя в упор. Летят в разные стороны гранёные башни, одна за другой вспыхивают фашистские машины. Немцы выскакивают из люков и пытаются скрыться в густой пшенице, но пулемётчики не спят. Огненные струи трассеров оканчивают полет в светлых комбинезонах танкистов противника.
— Петров!!!
Поздно! Наша многотонная махина со всего маха бьёт в борт пытающуюся удрать «двойку». Дизель ревёт изо всех своих пятисот лошадиных сил, давая понять, что ему тяжело, пронзительно визжит рвущейся металл. Нос «КВ» начинает задираться, и я мысленно холодею только не в брюхо! Там же бумага, а не броня!
— Мехвод! Вытаскивай нас быстрее!!!
Резкий толчок — и мы становимся, как говорится, на ровный киль. Выдохнув, я смотрю перед собой в перископ, внезапно понимая, что впереди чисто. Мы прошли вражеские порядки насквозь. Лихорадочно кручусь в башне, бросаю взгляд назад — нам ещё и там хватит добычи…
Разворачиваю танки, и мы идём на добивание фашистского клина. Бухают пушки, визжат пулемёты, рассыпают снопы искр болванки, иногда рвутся фугасы. Из огненного мешка выскакивает гусеничный бронетранспортёр и натыкается прямо на прямой бронебойным. Тяжёлый снаряд врезается точно в скошенный лоб и вминает лист внутрь. Гремит взрыв.