Огненные сердца

Сэндифер Линда

Долгие годы он слышал об этих двоих. На страницах газет в разделе светской хроники часто описывалась их жизнь и связи, но Ченсу было неприятно читать об этом. Он не хотел ничего знать о Ли — кроме новости о его смерти. Разумеется, он слышал о разводе внучки Ли. Ее бывший муж был охотником за богатством — это обстоятельство не удивило Ченса. Любому человеку было бы трудно отделить эту женщину от ее денег — конечно, если ему нужны только деньги. Но как ее зовут? Почему имя ускользнуло из его памяти?

Больше всего Ченса удивляло то, что эта женщина, по-видимому, была честной, искренней, порядочной —

так что она нашла в столь безнравственном человеке, как Соломон Ли? А ведь она любила его. Эта любовь ясно читалась в ее глазах, когда женщина положила себе на колени голову только что спасенного Соломона.

Подняв глаза, Ченс посмотрел на свое отражение в темном окне вагона. Но видел он не себя и не буран за окном, а ту зимнюю ночь в Нью-Йорке, когда его отца раздавило между двумя грузовыми вагонами, а сам Ченс беспомощно наблюдал этот кошмар, не в силах помочь отцу.

Долгие годы он упрекал себя в смерти отца так же, как упрекал Соломона Ли. Но ничто, даже самобичевание, не могло избавить его от ненависти к этому дельцу с Уолл-стрит. Ченс уже не в первый раз подумал о том, что судьба Дьюка Кайлина находилась в руках человека, который задумал уничтожить его с самого начала… и осуществил свой план.

Длинные лиловые предзакатные тени бежали по снегу, когда на следующий день поезд приближался к Рэтдраму. По занесенному берегу реки Кларк-Форк и мимо озера Пен-Орейль состав двигался медленно, затем пришлось ждать, пока бригада проходчиков впереди расчистит рельсы, а стоянки в Томпсон-Фоллс и Сэндпойнте были неизбежными.

Из окна вагона Дженна наблюдала, как зеленоглазый незнакомец и его коротышка-приятель наняли в городской конюшне лошадей и отправились прочь. Они удалялись по заснеженной равнине, которая простиралась на юг до гор Кердален, зубчатой стеной вздымающихся на горизонте.

Значит, оба они промышляли в Кердалене. Вряд ли когда-нибудь пути Дженны и ее деда пересекутся с путями этих двоих. Несмотря ни на что, внучку Соломона Ли притягивал этот зеленоглазый незнакомец. Она уважала его уже за одно то, что этот человек не стал бросаться перед ней на колени, как делал всякий мужчина в явной и неуклюжей попытке завладеть состоянием Ли. Интуиция подсказывала Дженне, что этот человек сделан совсем из другого теста. Всего в жизни он добивается сам. В отличие от всех прочих он никогда не станет марионеткой в руках Соломона Ли.

Дженна вернулась в купе деда и обнаружила, что он ведет борьбу с Малколмом — эта борьба могла бы показаться комичной, если бы не рана Соломона.

— Ложитесь, сэр, прошу вас, — умолял камердинер, пытаясь уложить своего хозяина на подушки. — Вам пока нельзя садиться и смотреть в окно.

— Я сам буду судить о своем состоянии!

— Дедушка!

Это восклицание положило конец спорам. Малколм посторонился, когда Дженна прошла в узкое купе, где едва хватало места, чтобы повернуться. Соломон откинулся на подушки, тяжело дыша.

Дженна поправила одеяло и заметила, что повязка Соломона пропиталась свежей кровью.

— Посмотри, что ты наделал! Рана снова открылась. Неужели ты хочешь убить себя? — строго спросила Дженна.

— Дорогая, если бы я этого хотел, я сдался бы без борьбы

и позволил чертовой реке утащить меня в преисподнюю. Я должен приступать к строительству дороги немедленно, а мы просидели в том проклятом месте так долго, что оно намозолило мне глаза. А где же Генри? Чем он занимается?

— Он наблюдает за тем, как наши вагоны отводят на боковую ветку. А теперь ложись поудобнее, дедушка.

— Сегодня же мы отправимся в Кердален.

— Но нам придется проехать не менее тринадцати миль, — с горечью возразила Дженна. — Такая поездка будет слишком тяжелой для тебя. Тебя должен осмотреть врач.

Соломон фыркнул.

— Врач! Не желаю сидеть здесь, дожидаясь, пока какой-нибудь глупый лекаришка сообщит мне, что в меня стреляли! Об этом мне и так известно! — Он обвел купе таким взглядом, каким окидывал бы тюремную камеру. — Пуля не задела органов, без которых я не смог бы жить, Дженна, а с дырой в боку ничего не удастся сделать ни одному врачу. Она просто заживет сама. И потом Айвс и Лиман уже ждут меня в Кердалене.

— Они могут приехать сюда.

Соломон нетерпеливо махнул рукой, глядя в занесенное снегом окно — через него можно было рассмотреть улицу крохотного городишки, выросшего из лагеря золотоискателей, с недавних пор ринувшихся в Кердален.

— Я не могу руководить постройкой отсюда! Я успокоюсь, только когда буду в Кердалене.

— У тебя начинается лихорадка. — Дженна приложила ладонь к нахмуренному лбу деда, надеясь, что ее слова прозвучали убедительно. — Да, лоб становится все горячее.

— Вуд навещал меня, прежде чем покинуть станцию. Он предупредил меня о лихорадке и сказал, что это обычное явление. — Соломон мягко, но решительно убрал со лба руку Дженны и снисходительно улыбнулся. — Знаю, ты боишься за меня, но это совершенно напрасно. У меня слишком много дел, чтобы умирать. Вероятно, Айвс и Лиман уже в Кердалене. Генри распорядился грузить фургон? Мы привяжем оседланных лошадей сзади и выедем завтра утром, едва рассветет. Ну как, ты согласна?

— Нет, но ты так чертовски упрям, что отговорить тебя я и не надеюсь.

Внезапно глаза Соломона озорно блеснули.

— С каких это пор ты начала упрямиться, дорогая?

— Сию же минуту, только не упрекай меня — я могу быть такой же упрямой, как ты.

— Отлично. Упрямство тебе еще пригодится, прежде чем мы построим дорогу.

Внезапно на лице Соломона появилось болезненное выражение. Испытывая чувство вины от собственной грубости, Дженна произнесла мягче:

— Сегодня тебе надо как следует выспаться, дедушка. Завтра мы выезжаем.

Соломон вздохнул, понимая, что рана отняла у него немало сил. Он никогда еще не проводил в постели более нескольких дней подряд и терпеть не мог такую бесполезную трату времени. Он должен работать, чтобы выжить. Стоит ему облениться — и он погиб. У него столько врагов, что неудивительно желание кого-то из них прикончить его, однако Соломон поклялся, что вернется в Нью-Йорк только на собственные похороны. Несмотря на внешнее спокойствие, он тревожился, но не за свою жизнь, а за тех людей, кто работал вместе с ним, и особенно за Дженну. Ему следовало привезти к месту работ вооруженный отряд и велеть людям быть настороже.