Огненные шары
Шрифт:
— Не думаю, святой отец, — ответил мэр, — что вам стоит беспокоиться за марсиан. Их два вида. Одна раса почти вымерла, а те, кто остался, таятся от нас. А вторая — они не совсем люди.
— Да? — Сердце отца Перегрина забилось чаще.
— Это сияющие огненные шары, святой отец. Они живут в тех холмах. Люди ли они, звери — кто скажет? Но я слыхал, что действуют они разумно. — Мэр пожал плечами. — Конечно, они не люди, так что вряд ли вам...
— Наоборот, — быстро перебил его отец Перегрин. — Вы ведь сказали «разумно»?
— Так говорят, — ответил мэр. — Один старатель сломал в этих холмах ногу. Он бы там и умер, но налетели
— Пьян был, — предположил отец Стоун.
— Так говорят, — повторил мэр. — Отец Перегрин, марсиане все вымерли, остались только эти синие шары. Я, честно говоря, думаю, что вам лучше отправиться в Первый город. Марс оживает. Теперь это целина, как прежде на Земле — Дикий запад и Аляска. Люди рвутся сюда. В Первом городе пара тысяч ирландских механиков, горняков и поденщиков, чьи души срочно пора спасать — слишком уж много с ними падших женщин, слишком много они пьют десятивекового вина...
Отец Перегрин смотрел в сторону пологих голубых холмов.
Отец Стоун прокашлялся.
— Да, отец?
Отец Перегрин не слышал.
— Шары синего огня?
— Да, святой отец.
— Ох, — выдохнул отец Перегрин.
— Синие шарики. — Отец Стоун покачал головой. — Цирк какой-то!
В запястьях отца Перегрина забились жилы. Он видел пограничный городок с его грехами — свеженькими, только что собранными, и видел холмы, древние самым древним, и все же новым для него грехом.
— Мэр, смогут ли ваши ирландцы пожариться в аду еще денек?
— Ради вас я их переверну, чтобы не подгорели, отец.
— Тогда мы отправимся туда. — Отец Перегрин кивнул в сторону холмов.
Священники зароптали.
— Слишком просто будет отправиться в город, — объяснил отец Перегрин. — Я предпочитаю думать, что, если бы Спасителю сказали: «Вот торная тропа», он ответил бы: «Покажите мне траву сорную; я проторю тропу иную».
— Но...
— Отец Стоун, подумайте, какой груз мы возьмем на душу, если пройдем мимо грешников, не протянув им руки.
— Но огненные шары!..
— Полагаю, человек тоже казался смешным всем прочим тварям, когда был сотворен. Но несмотря на обыденный облик, он наделен душой. Предположим же, что и эти пламенные шары обладают душами, пока мы не докажем обратного.
— Хорошо, — согласился мэр, — но вы еще вернетесь в город.
— Посмотрим. Для начала позавтракаем. А потом мы с вами, отец Стоун, отправимся в холмы. Я не хочу пугать этих огненных марсиан машинами или толпами. Приступим к трапезе?
Ели святые отцы в молчании.
К закату отец Перегрин и отец Стоун далеко углубились в холмы. Они сели на камень, расслабились и ждали. Марсиане так и не появились перед ними, и оба чувствовали себя немного разочарованными.
— Интересно... — Отец Перегрин утер лицо. — Если сказать им «Привет!» — они ответят?
— Отец Перегрин, вы когда-нибудь бываете серьезны?
— И не буду, пока Господь не станет серьезен. И не надо так возмущаться, прошу вас. Господь никак уж не серьезен. Мы ведь знаем о нем точно лишь одно — что он есть любовь. А любовь неотделима от чувства юмора, не так ли? Нельзя любить человека, которого вы не терпите, верно? А чтобы терпеть кого-то рядом, надо хоть изредка над ним посмеиваться. Вы согласны? Все мы — смешные зверюшки, вывозившиеся в миске сгущенки, и, потешаясь над нами, тем больше Господь нас любит.
— Никогда не думал, что Господу присуще чувство юмора, — заметил отец Стоун.
— Сотворившему утконоса, верблюда, страуса и человека? Да бросьте! — Отец Перегрин расхохотался.
И в тот же миг из-за сумеречных склонов, будто шеренга голубых маяков, показались марсиане.
Первым заметил их отец Стоун.
— Глядите!
Отец Перегрин обернулся, и смех застыл у него на устах.
Среди далеких звезд парили, чуть подрагивая, шары синего пламени.
— Что за твари! — Отец Стоун вскочил, но отец Перегрин остановил его:
— Подождите!
— Надо было нам идти в город!
— Послушайте, прошу вас! — умолял отец Перегрин.
— Я боюсь!
— Не бойтесь. Это божьи создания!
— Скорее дьявольские!
— Нет, нет, успокойтесь! — Отец Перегрин усадил его, и они сидели вдвоем, пока приближающиеся огненные сферы озаряли их лица нежным голубым сиянием.
И снова вечер Дня независимости, подумал, дрожа, отец Перегрин. Снова вернулось детство, и ночь Четвертого июля, когда небо рассыпается в звездную пыль и пылающий грохот, и стекла в рамах звенят от взрывов, точно лед в тысяче бокалов. Дядюшки, тетушки, двоюродные братья, вздыхающие — «Ах!» — как по команде небесного доктора. Краски летнего неба. И «огненные шары», щедро зажигаемые уверенными, ласковыми дедушкиными руками. О, как запомнились они — мягко сияющие «огненные шары», надувающиеся теплом, как крылья бабочки; лежащие в коробках сухими осами и расправляемые, наконец, вечером бурного, буйного дня, красные, белые, синие, точно флаги — Огненные Шары! Неясные тени дорогих и близких, давно умерших и спящих подо мхом, следили, как дедушка зажигает свечку и дыхание тепла наполняет шар, округлый, мерцающий, и руки не желают отпускать это светящееся чудо, потому что стоит ему улететь, как уйдет из жизни еще один год, еще одно Четвертое июля, еще один кусочек Красоты. И тогда все выше и выше, к жарким летним звездам, устремятся огненные шары, и будут в тишине следить за ними красно-бело-синие глаза изо всех окон. И поплывут огненные шары, далеко-далеко, в Иллинойс, над темными реками и спящими домами, и растают навсегда...
На глаза его навернулись слезы. Над ним парили марсиане, не один огненный шар — тысячи. И вот-вот встанет рядом давно умерший дед, взирая вместе с ним на великую Красоту.
Но то был отец Стоун.
— Пойдемте, отче, прошу вас!
— Я должен поговорить с ними.
Отец Перегрин подался вперед, не зная, что сказать, потому что в прежние времена лишь одно говорил он в своих мыслях огненным шарам: «Вы прекрасны, вы так прекрасны» — а теперь этого не хватало. Он только воздел неподъемные руки и крикнул в небеса, как мечтал с детства: «Привет!»
Но пламенные шары лишь полыхали отражениями в невидимом зеркале: застывшие, расплывчатые, чудесные, вечные.
— Мы пришли в Господе, — сказал небу отец Перегрин.
— Глупо, глупо, глупо. — Отец Стоун грыз костяшки пальцев. — Именем божьим заклинаю, отец Перегрин, остановитесь!
Но мерцающие сферы сдуло ввысь. Мгновеньем позже они исчезли вдали.
Отец Перегрин воззвал снова — и эхо его последнего крика сотрясло горы. Обернувшись, он увидал, как стряхнула с себя пыль лавина, помедлила и с грохотом, точно каменная телега, ринулась на них по склону.