Огненный дождь
Шрифт:
– Так мы ждём тебя, муж мой! – сказала, намекая на подругу, которую пригласила к столу.
– Да, да! – поморщился в темноте Фобий. – Я уже иду!
Он даже сделал движение, словно поворачивался к двери и успокоенная жена ушла. Но поужинать в ту ночь стратигу было не суждено. Он ещё поворачиваясь, увидел поспешавшего через двор трибуна Либерика. Идти внутрь уже не было смысла, он зябко поёжился – ночью морозило как на севере, и вернулся на своё старое место.
Либерик, хоть и немолод уже был, взлетел по длинной и крутой лестнице, словно птица. Довольный, раскрасневшийся до бурого цвета, тяжело дышащий но сияющий.
– Ну? – коротко спросил стратиг.
– Сделано! – так же коротко ответил Либерик. – Посланник вернулся,
– Того героя – наградили? – спросил как бы между делом стратиг.
– А то! – расхмылился Либерик. – За такую награду я б и сам рискнул! Так только… кто ж мне даст?!
– Ты мне живым нужен! – сурово, но с улыбкой, всю эту суровость до шутки низводящей, сказал Фобий. – Пойдём, Анна стол уже давно держит!
Трибун оробел – никогда раньше суровый и надменный стратиг Фобий Луциан не снисходил до трапезы с подчинённым. Правда, очень возможно – это последний ужин их при жизни. А будут ли кормить на том свете, священники о том не болтали.
– Пойдём, пойдём! – улыбнувшись, повторил своё приглашение Фобий. – Заслужил… Выпадет нам завтра счастливая кость, послезавтра станешь арифмархом! Хватит, отходил своё в трибунах…
Либерик, прекрасно понимавший, что в их ситуации далеко загадывать – глупо, да и грешно, только с шумом втянул воздух. Если стратиг не погибнет, если исполнит данное обещание… Во всей базиликанской армии он, пожалуй, первым станет, кто арифмарха получит, не являясь новелиссимом! Другое дело, для этого ещё дожить бы надо до победы. Уж больно рискованное дело затеял стратиг Фобий! От успеха до провала – лишь один шаг, короткий и быстрый.
– У нас – осьминоги маринованные на ужин! – добавил стратиг страданий душе Либерика. – И молодое маграбское вино!
– Сдаюсь! – с натужным смехом вскинул руки кверху трибун. – Если раньше ещё хотел отказаться…
– И – там Лария! – прибавил масла в огонь стратиг. – Она, как ты понимаешь, свободна теперь…
– Её муж пока что жив! – возразил трибун. Даже более резко, чем стоило, Фобий нахмурился обиженно.
– Это – временное явление! Ты сам прекрасно понимаешь! Теперь, когда мы из них всё выбили, они нам не нужны! Через вигилию самое большее их трупы сбросят в море! Впрочем, можешь и на этом сыграть, если хочешь. Я просто думаю, арифмарху с твоим происхождением потребуется знатная жена. А ей, если хочет уберечь сына, не время разбираться слишком пристально! Наоборот, стоит поспешить…
Либерик склонил голову – показывая что понимает, без особой благодарности. Стратиг, впрочем, ничего и не ждал, по своему разумению устраивая личную жизнь верного ему человека.
– Пошли! – повторил он. – Осьминоги вкусны, когда только-только с огня! А этих уже третий раз подогревают… Зато – Лария там!
Он хоть и переборщил с опекой, в принципе угадал. Испуганная внезапным исчезновением мужа, префекта Эмпория Зиния, молодая женщина была тиха и мила. А обычно – язык имела острый и резала им без сожаления… Что-то в ней изменилось за этот короткий зимний день. Настолько сильно изменилось, что – такая надменная и недоступная простым смертным – она чуть ли сама не задирала подол перед Либериком. Смеялась его плоским армейским шуткам. Подвинулась поближе, чтобы он ощутил её запах… Крепок оказался Либерик. Крепче, чем полагал стратиг, и тем окончательно утвердил его в мнении, что чин трибуна перерос. Впрочем, Либерик и собирался воздерживаться бесконечно – где-то около полуночи он встал и отпустив очередную шутку по поводу своего состояния, удалился из залы. Следом, заметно побледнев лицом, ушла Лария.
– Ты с ней о чём-то разговаривала? – сердито спросил стратиг жену.
Анна сделала ему большие глаза, элегантно разделала кусок десерта, положенного ей на тарелке и там за время ужина благополучно остывшего:
– Ты разве против? Твой трибун развлечётся, но он Ларию любит и ничем не попрекнёт. А ей нужна защита. И человек, который жизни не пожалеет, чтобы её защитить. И сыну её отца заменит! Которого ты, презрев дружбу, на плаху отправил!
– Фу, Анна! – поморщившись, проворчал стратиг. – Не стоит при мне такие слова говорить! Не люблю… Никого я не стал бы отправлять, если бы никто не затеял самой подлой измены! А так… Ну что тебе сказать, люди сами избирают свою судьбу!
– Люди жить хотят! – на прекрасных чёрных глазах жены навернулись слёзы. – Только ты в своих мечтах высоких витая, этого не видишь! А люди – страдают! Ты их всех на смерть отправляешь!
– Замолчи! – чуть ли не впервые за всё время повысил на неё голос Фобий. – Замолчи женщина, если ничего не понимаешь! Я – обороняю свой город от варваров, которые ничего от него не оставят! И от твоей чести – тоже! Или, может, именно этого ты и желаешь?
В гневе он слов не выбирал, язвил от всей души и Анна заплакала так, как умеют плакать только женщины – горько, безутешно, так что сразу руки опускаются и самый жестокосердный мужчина бросается их утешать и готов землю без рычага с места сдвинуть, лишь бы вновь всё стало тихо и благостно. Вот только – вряд ли. Теперь уже не получится…
Поняв, что сейчас наговорит такого, за что будет казнить себя всю оставшуюся жизнь, Фобий резко повернулся – аж каблуки взвизгнули и быстро вышел. Сзади, кажется, всхлипнули в голос, но он не остановился. Пока шёл по галерее, успел удостовериться, что Либерик в своей крестьянской простоте времени зря не терял – тут же получал плату. Или как он это обставил?
12. Ярослав. Дария. Рассвет 25 дня месяца Бокогрея.
– Не нравится мне всё это! – пробурчал Яросвет, ёжась в морозном воздухе раннего, ещё дорассветного утра и поближе подтягивая рукоять меча. – Вон, и Радовою-воеводе тоже не нравится! Ишь, как Огонёк под ним ходит!
Огонёк, рыжий жеребец воеводы Радовоя, славился своим дурным характером, но сейчас, кажется, ещё и дурное настроение своего седока перенял – шёл боком, играл и – даже отсюда видно – яростно пытался перегрызть удила. Впрочем, беспокойство воеводы, передавшееся коню, было вполне понятно воинам. Чуть ли не впервые за долгое время им предстояло брать город, не обнажая мечей. По крайней мере до тех пор не обнажая, пока этого не сделают базиликанцы. Среди дружинников в шутку желали, чтобы они сделали это побыстрее. На самом деле – как и любые иные конники, бой в городе в дружине не любили, к нему толком не готовились и обычно именно на уличных боях теряли больше всего бойцов. И не надо далеко идти за примерами – Сальм! Там, в Сальме, наибольшие потери понесла дружина, в то время как земское ополчение, защищённое сплошь только лёгкими доспехами, потеряло совсем немного. Да и на узких улочках пехоте куда легче развернуться, сменить направление атаки и встать в оборону, чем коннице. Которая лишь у дураков – быстрая и непобедимая. А на самом деле каждый знает – человек выносливее лошади и воевать может непрерывно. В то время как безмозглое животное требует отдыха, его желательно поить и кормить, рассёдлывать…
В Дарию входила конница. Конечно, не одна конница – пехоты было больше. Но первой в город входила именно конница. Дружина, разделённая на три почти равных отряда, подкреплённая пешцами и ведунами. С Радовоем, например, против внутренней цитадели, выступило полторы тысячи дружинников – из них пятьсот из княжеской тысячи и что-то около восьми тысяч ратников – в основном Медведей, хотя были и Лисы. Огромная сила… которая быстро превратится в ничто, если неправильно или неосторожно ей воспользоваться. Если же умело, то и сотня, что медленно катила свои ряды к воротам за спиной Ярослава – огромная сила, способная при благоволении Богов обратить в бегство целую армию. Бывали в прежние времени и такие случаи…