Огненный глаз Тенгри

Федотов Дмитрий Станиславович

— А вот у Дмитрия Алексеевича мнение, что звонок был не от Антона, — сообщил Ракитин, когда Анна замолчала.

— А от кого? — вскинулась она.

— Думаю, это был тот, за кем он гнался, — сказал я. — У меня предложение, Аня. Давайте вы сейчас наберите сами номер, откуда был звонок, и еще раз внимательно послушаете голос. А лучше, если сможете сделать проверку…

— Как это?

— Ну, задайте ему в разговоре какой-нибудь вопрос, ответ на который может знать только Антон.

— Да, это было бы неплохо, — подтвердил Олег.

— Хорошо, — вздохнула девушка и достала мобильник. Но минуло не меньше двух десятков гудков, прежде чем на том конце отозвались.

— Говорите с ним, будто с Антоном! — шепнул Ракитин.

— Привет, Тошка! — громко произнесла Анна. — Ты куда пропал?..

Я быстро написал на листке: «Скажите ему, что есть новая информация о Крашенинникове, пусть приедет в библиотеку».

Анна послушно повторила предложение в трубку, потом отрицательно качнула головой. Поговорив еще с полминуты, она отключила телефон. И без того темные глаза ее стали совсем черными, уголки губ опустились. Она снова готова была расплакаться, и я поспешил спросить:

— Это он?

— Нет! — почти выкрикнула девушка. — Это не Антон… Но голос… очень похож.

— Почему же вы решили, что это не он? — спросил Олег.

— Я его всегда ласково звала Тошкой, а он меня — Мотыльком… у нас такая игра была.

— А сейчас…

— … он ни разу не назвал меня… Это не он! — Она наконец разрыдалась, и мы не стали ее успокаивать: нервному напряжению всегда надо давать выход.

Постепенно Анна затихла, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях. Тогда я осторожно, почти по-отечески обнял ее за плечи и принялся шептать на ухо всякую ласковую и смешную ерунду. И мои старания все-таки увенчались успехом. Девушка наконец посмотрела на меня, и слабая улыбка светлячком озарила ее милое заплаканное лицо. Ракитин откашлялся и сказал:

— Анна Рафиковна, если хотите, дежурная машина отвезет вас домой. Девушка с благодарностью молча кивнула ему.

«Памятная тетрадь № 8. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е.И.В. Академии наук. Февраль 1755 года Р.Х.»:

19 февраля 1755 года

…сегодня я наконец-то закончил свою многолетнюю работу. «Описание разнообразия и свойств растительного царства земли Камчатки» — вот полное наименование сего труда. Думается, труд мой не останется напрасным. Новая императрица наша, Елизавета Петровна, благосклонно отнеслась к деятельности Академии, но решила, что одной для такой великой страны как Россия будет мало. Уже вовсю идут разговоры о скором открытии Российской академии наук в Москве. Занимается этим сложнейшим делом молодой, русский ученый-самородок — Михайло Васильевич Ломоносов, пришедший, говорят, в старую столицу с одной котомкой за плечами из какого-то глухого уезда.

Что ж, честь и хвала таким самородкам! Может быть, именно им суждено возвысить Россию перед всем миром… Я хочу написать о другом.

Они вернулись. Мои кошмары вновь преследуют меня. Это началось, когда я вернулся из последней поездки по Новгородской и Ладожской земле. До этого на протяжении многих лет я и думать забыл о Белом шамане, древнем боге Тенгри и его слугах, о которых успел прочитать в берестяной книге из капища Козыр-агаш.

Может быть, всему виной мое случайное знакомство с чудским шаманом Ольпереком. Интересно, что у чуди схожий с кузнецкими татарами пантеон древних божеств и прочих духов. В чудском поселении, где нам пришлось провести более трех суток из-за разыгравшейся пурги, я стал свидетелем камлания шамана по прозвищу Ольперек (что буквально означает «тот, который умеет говорить с духами»), призванного хозяином дома Мунчаком, дабы вылечить от лихорадки свою дочь.

Мне было разрешено остаться на время действа, потому что перед тем я самолично удалил Мунчаку больной зуб. Чудичу явно полегчало, и он тут же проникся ко мне большим уважением и благодарностью.

Так вот этот самый Ольперек в моем присутствии взывал не к кому-нибудь, а Тунгре! Когда я позже осторожно поинтересовался, шаман охотно объяснил, что Тунгре — главный дух Верхнего мира, ведающий жизнью людей, животных и птиц. А непосредственными помощниками у него на земле являются чайка Альде и волк Укчу.

— Альде все слышит, Укчу все видит, — кивал на мои расспросы Ольперек. Тогда-то я и вспомнил про Тенгри и Белого кама Салагая…

Вернувшись из похода, я не удержался и извлек из тайника сибирские находки. Много времени провел я, разглядывая фигурки Огненного Коршуна — Ялкыны-тилгэн, и Небесного Пса — Куклек-эт. Но так и не рискнул вновь развернуть берестяную книгу Тенгри.

Однако, как оказалось, даже простого созерцания хватило, чтобы пробудить к жизни неизвестные тонкие эманации, обладающие силой воздействия на разум человека и вызывающие бредовые картины наяву и страшные сновидения.

Скоро месяц, как почти каждую ночь мне снится один и тот же сон. Я бегу по бесконечной ковыльной равнине к высокой горе у самого окоёма, надо мной в низком сером небе кружит гигантский коршун, а позади слышны хриплое дыхание и топот нагоняющего пса. Я должен успеть добежать до горы — тогда я спасен, — но коршун вдруг бросается ко мне из поднебесья, из глаз его выплескивается ослепительный свет, а с бьющих крыльев срываются огненные перья, поджигающие ковыль вокруг меня. Я останавливаюсь, ибо некуда больше бежать, и в этот миг в огненный круг впрыгивает огромный черный пес и кидается мне на грудь…

Я просыпаюсь в последнюю секунду, весь мокрый, с болезненно бьющимся сердцем. Иногда мне кажется, что оно однажды не выдержит и лопнет от напряжения… или черный пес успеет добраться до него и вырвет из моей груди.

Но самое страшное, что недавно кошмар объявился наяву! Я возвращался поздно вечером из Академии, где читал лекцию по ботанике Ладожской земли юным студиозусам, и вдруг отчетливо услышал позади цоканье когтей по булыжнику мостовой и прерывистое собачье дыхание. Я замер как вкопанный, остановился и пес. Тогда я, превозмогая судорогу страха, оглянулся через плечо и… ничего не увидел. А должен был! Ведь улица — сплошная стена из фасадов и заборов с воротами, запертыми на ночь, ни одной подворотни поблизости.

Животному, к тому же явно крупному, просто некуда было деваться! Но тем не менее мостовая была пуста…

А позавчера, тоже припозднившись, я, чтобы сократить путь, решил пересечь Дворцовую площадь напрямки. И когда я достиг середины большого и темного открытого пространства, то услышал над головой приближающееся хлопанье огромных крыльев и крик! Я знаю, как кричит коршун, заметивший добычу. В отчаянии я бросился бежать, чувствуя затылком жар от каждого взмаха, и достиг линии фонарей прежде, чем жуткая птица решила напасть. Я увидел каких-то людей у парапета набережной и закричал: «Помогите!» Двое мужчин, оказавшихся припозднившимися гардемаринами, подхватили меня под руки, не дав упасть в полном бессилии. Они спрашивали меня, что случилось, но я не смог заставить себя рассказать им о своем кошмаре, лишь попросил проводить до дому — благо, эти славные молодые люди тоже направлялись на Васильевский остров…

А сегодня сон был другой. На этот раз ко мне пришел седой старик, которого я встретил на базаре Томска. Я почему-то теперь твердо знал, что он — шаман, кам из какого-то татарского рода. Старик говорил на своем языке, но я почему-то прекрасно понял его.

— Ак-телгер, ты должен совершить тынычлану горефе [40] ! Тенгри должен спать, иначе беды и смерть обрушатся на всех, кого увидит Ялкыны-тилгэн и учует Куклек-эт…

— Я не могу совершить этот обряд, — услышал я свой голос, будто со стороны. — Я ак-телгер, а не Ак-кам…

— Тогда ты должен вернуть священную книгу Тенгри и ее стражей в Козыр-агаш, и новый Ак-кам довершит нарушенное вами…

— И этого я тоже не могу теперь сделать…

— Тогда ты умрешь, ак-телгер! — Старик взмахнул руками и вдруг превратился в огромного коршуна. В ужасе я проснулся…

Я чувствую, что силы мои тают, как снег на печке. Я знаю, что не доживу до рассвета. Но я должен успеть написать просьбу для Федора. Я верю, он выполнит ее — последнюю волю покойного брата… (На этом запись в последней памятной тетради обрывается.)

40

Обряд умиротворения (тюрк.).

Глава 7

Западная Сибирь. Томск 25 июня 20… года

Чтение «памятных тетрадей» Крашенинникова оказалось настолько увлекательным, что я не заметил, как прошла ночь. Тетрадей было всего восемь, но только три из них привлекли мое особое внимание.

В тетради номер три Степан Петрович описывал свое путешествие от Усть-Каменогорской крепости до Томска. Именно на этом участке маршрута профессор Гмелин, чьим помощником и студентом был Крашенинников, поручил ему первый самостоятельный «экскурс»: пройти пешим путем через хребет Салтышык, собирая по пути образцы местной флоры и фауны. Но не это оказалось главным в записях.

Основная часть текста была уделена событию, совершенно не отраженному ни в дневниках, ни в отчетах, ни в официальной биографии ученого! А именно: Степан Крашенинников вместе со своим другом и напарником Семеном Торопчиным наткнулись в дебрях Салтышыка на древнее языческое капище, посвященное богу Тенгри! Вернее, их отвел туда проводник-телеут по прозвищу Торбок. Зачем он это сделал, я так и не понял. Не понял этого и Крашенинников. Однако о причине, по которой Степан Петрович умолчал об этом эпизоде, нетрудно было догадаться.

На капище произошла трагедия. Молодые ребята, полные веры в науку и в романтику неведомого, не удержались и вмешались в проведение некоего обряда с человеческим жертвоприношением. В результате обряд не был завершен, за учеными началась погоня, и в конце концов Торопчин погиб. Но лишь много позже Крашенинников понял истинную причину погони: Семен украл с капища берестяной свиток и обрядовые фигурки, предназначенные для камлания!..

Когда я дочитал до этого места, вся картина нынешних событий вдруг стала ясной как божий день.

Торопливо дожевав бутерброд и запив его остывшим кофе, я подхватил фолиант и помчался к Ракитину.

Олег спал, уронив голову на стол. Мое шумное появление однако возымело бурное действие. Капитан мгновенно принял вертикальное положение, нахмурился и схватился за какие-то бумаги на столе. Но разглядев, кто пришел, он тихо чертыхнулся, откинулся на спинку кресла и потянул сигарету из полупустой пачки.

— Димыч, ты так до инфаркта меня доведешь!

— Кури поменьше, — отмахнулся я и водрузил на стол фолиант. — Я нашел!

— Что именно?

— Я знаю теперь, где искать грабителя и раритеты!

— Ну-ка, ну-ка! — оживился Олег.

— Кузнецкий Алатау, хребет Салтышык.

— Меркурий — это сразу за Венерой, чуть левее от Солнца.

— Не смешно, инспектор. Я дело говорю. Степан Крашенинников в своих «памятных тетрадях» описал один инцидент, приключившийся с ним и его напарником, во время пешего перехода через этот хребет. А в официальные отчеты его не включил! И знаешь, почему?

— Догадываюсь… Какой-нибудь криминал? — Ракитин был само спокойствие, в то время как меня буквально распирало от энтузиазма немедленно броситься на поиски.

— Именно! Читай, — я ткнул пальцем в страницу перед ним.

Олег склонился над фолиантом и некоторое время молча шевелил губами, с трудом разбирая непривычные шрифт и орфографию. Я даже пожалел его усилия и собрался было прочитать текст вслух, но Ракитин справился сам.

— М-да… — Он глубоко затянулся выгоревшей наполовину сигаретой. — Действительно, темная история. Ай да предки!..