Огненный крест
Шрифт:
«Я еще, выходит, до революции учился в кадетском корпусе, – повествовал на плёнку Шемчук. – Двенадцать лет мне было. Ну когда всё началось «это», эвакуировали нас в Казань вместе с юнкерами военного училища. Татары казанские очень плохо к нам относились. Резня была жуткая... Сняли мы, мальчишки, погоны, заменили пуговицы блестящие, с орлами, на простые – черные, побежали на запад. А там немцы. В районе Орши их встретили.
Мы только сунемся к передовым окопам, солдаты стреляют, кричат: цурюк – назад! Потом мы вышли на офицера. Я объясняю офицеру, что пробираюсь в Киев, где у меня родители, родственники. Друзья вот со мной. Пожалел нас офицер, усадил в поезд и даже дал сопровождающих –
А потом Волков скажет мне: «Это самый простой из нас кадет. Трудяга. Раньше, когда работал, брался за любое дело – с лопатой, ломом, топором... Первая жена у Николая Филимоновича была русская. Умерла. Сошелся с венесуэлкой, родила ребенка. Она его много моложе, ухаживает за стариком...»
– Так все же поедем на рыбалку, Николай? – опять не то в шутку, не то всерьёз тормошит человека Волков.
– Обязательно...
С неожиданным для себя изумлением узнаю, что у Шемчука, единственного из русских венесуэльцев, нет своей машины. А без неё, как я уже убедился, просто как без рук в огромном городе, где нет – в нашем советском представлении – общественного транспорта. Есть только частный. Вот и заботятся друзья о своем, много их старше, однокашнике, русском императорском кадете. И я думаю о том, как все же милосердно живут эти люди, проявляют не показное внимание и участие друг к другу.
Вечером оказались «на кофе» у Марины и Николая Слёзкиных. Николай Михайлович кадет, казначей русской общины в Каракасе. И я уже просвещен о нём самыми лестными эпитета ми. И – характеристикой: настоящий бухгалтер, всё у него учтено, лишнего боливара или доллара не потратит из общинной кассы. И на этом «посту» он уже многие годы!
Кофе оказалось с нагрузкой: водкой и отличными малосольными огурцами.
К радости хозяев распалился я в удивлении:
– О, откуда? Как? В тропиках малосольные огурцы! Совсем по-сибирски! И укропчик, укропчик...
– Сама солила! – погордилась хозяйка. – Вот только с укропом у нас плохо. Покупаем завозной из США.
Под хруст огурчиков с северо-американскими пряностями и тропическим рассолом, об иных закусках промолчу, уютно смотрелся видеофильм о последнем кадетском съезде, который на этот очередной раз собрал разбросанных по странам, по планете уцелевших выпускников русских кадетских корпусов – в Нью-Йорке. Как всегда в эти годы, парад принимала «старшая сестра» кадет княжна Вера Константиновна Романова, дочь того самого Великого Князя Константина Константиновича, который на «излёте» царской России заведовал всеми военно-учебными заведения ми. Был он еще тонким лирическим поэтом, подписывал свои строки скромными инициалами «К.Р.», что, впрочем, истинным ценителям и знатокам поэзии объяснять не надо.
Несколько печально и в тоже же время духоподъёмно видеть на любительской пленке – строй почтенных пожилых людей, прошедших за свои эмигрантские скитания «Крым и рым», строй бывших мальчишек в погонах, что мечтали, окончив корпуса в приютившей их Сербии, служить России, но судьба распорядилась с ними по-иному... Грустно. Трогательно.
Торжественную часть праздника венчает церковная служба православных иерархов Русской Зарубежной церкви.
Возвращаемся к огурчикам и рюмкам. Возглашаем тост «за Россию!». Николай Михайлович говорит, что сионисты и в этот раз пытались помешать русскому кадетскому съезду, заветному их празднику. В гостинице, куда съехались старые кадеты из Австралии, Европы, Латинской Америки, Канады, сионисты устроили своё сборище, едва ль не штурмом, внаглую заняли все номера гостиницы и долго их не хотели освобождать. «Ничего, справились с ними наши ребята, выпроводили вон!»
Слёзкины живут на втором этаже частного четырехэтажного дома. Давно приобрели здесь просторную квартиру, с балкончика которой можно дотянуться до веток прочно укоренившихся в каменистом грунте деревьев, а в кабинете хозяина подивиться множеству книг на полках и в застекленных шкафах. На почетном месте – между книг – портрет Николая Второго. Подлинник кисти Сурикова. В золоченой раме герб Российской империи. Тут же, в другой застекленной рамочке, сохранённые погоны кадета Крымского корпуса.
– Я умеренный монархист, – говорит Николай Михайлович. И продолжает: – Но всё-таки монархист! И осуждаю Великого Князя Кирилла Константиновича за то, что он объявил себя Российским монархом. Кирилл Константинович наследует линию Александра Второго, а не Третьего, как убиенный Николай Александрович. У этих «линий» всегда были трения, притязания на престол. Я думаю, что Всероссийского императора надо избирать Вселенским собором, не обязательно из династии Романовых. Эта династия уже изошла...
Да, пешком фланировать по городу интересней. Можно в любой миг полюбоваться богатой витриной магазина, зайти в какое-нибудь «бистро» (или как их тут – неведомо пока! – называют?), выпить чашечку ароматного кофе, перекинуться парой заученных фраз на испанском с барменом за стойкой: кеталь (как дела, как жизнь?), куанто куэсто (сколько стоит?). Иль в ответ на экспрессивную и по тону восторженную тираду бармена охладить его своей, означающей, что сей разговор не стоит продолжать, поскольку я – «ё но абло эспаньоло» (я не разговариваю по-испански!). Бармен или продавец лавочки на секунду будто бы споткнётся о неожиданное препятствие, потом экспрессивно захохочет, жестикулируя, хлопая тебя в каком-то ему понятном восторге по плечу, лопоча уже совсем невообразимое для тебя, но певучее, сладкое...
Можно просто поглазеть на прохожих, на лица, одежду, полистать на уличном лотке яркий журнал с красотками во всех прелестях и позах, то есть «технику молодёжи», как говаривал наш помполит сухогруза, предупреждая увольняемых в город «не увлекаться этой техникой». Иль подивиться на многостраничную газету, напоминающую вместительный «гроссбух», который вмещает в себя все столичные новости и море рекламы. Ошеломило-таки, что ежедневная популярная у каракасцев такая вот газета выходит на ста двадцати страницах А-третьим типографским форматом. Тут же припомнил свои тюменские беды с газетной бумагой! Эх, раздобыть бы для своей «Тюмени литературной» хоть такое б количество кэгэ бумаги, что расходуется только на однодневный тираж этой сто двадцати страничной рекламной толстушки!