Огненный мост
Шрифт:
– Ты, Борис, еще не понял, что Платов опытнее нас всех, – констатировал Шелестов. – Если он так поступил, значит, процесс нашей подготовки к операции пойдет эффективнее.
– Не зря же Максим Андреевич два дня сидел на Лубянке с материалами по диверсионным школам, – хмыкнул Соколовский. – Теперь этот ликбез по мерам противодействия. Понятно, что теперь время третьего хода.
– Пожрать бы сейчас, – неожиданно вставил Буторин, когда все в задумчивости замолчали.
– Товарищи командиры! – в дверях появился молодой лейтенант в ладно подогнанной форме и скрипучих новых хромовых сапогах. – Вас просят пройти в комнату 17.
Платов вошел в комнату почти следом за членами группы. Внимательно посмотрев на присутствующих, он, видимо,
– Прошу садиться, – коротко бросил Платов и уселся на стул посреди комнаты, дожидаясь, пока группа рассядется на свободные стулья вдоль стены.
Старший майор закинул ногу на ногу, а сверху положил принесенную с собой папку. Открывать он ее не стал, значит, разговор будет коротким. Выдержав небольшую паузу, Платов заговорил:
– Итак, вы знаете из сводок и поняли по итогам совещания, что враг рвется к Нижней Волге, к Каспию и Кавказу. Второй год войны сказывается и на Германии. Ресурсы врага небезграничны. Им нужна нефть. С другой стороны, враг хочет помешать нам своевременно подвозить к линии фронта ресурсы, пополнение, технику. И в данной ситуации, в то время как положение на юге накаляется, очень важным для немцев является уничтожение стратегически важного для этого района железнодорожного моста через Волгу. Уничтожь они сейчас мост – и сорвутся поставки, отодвинутся сроки. И немцы сразу же нанесут удар! Вам понятно, в какой обстановке придется работать? Вражеская агентура активизируется, заброска диверсионных групп в промышленные районы Поволжья и в район Саратовского моста увеличивается.
– Разумеется, наша задача не касается охраны моста, – кивнул Шелестов.
– Разумеется, – согласился Платов. – Нужна информация. Неэффективно ловить каждого в отдельности диверсанта. Нужно знать, где, в каких школах готовят их для заброски в Поволжье, с каких аэродромов взлетают самолеты с парашютистами. Каковы цели, методика диверсии, оснащение. И, что тоже важно, необходимо установить, кто им помогает здесь.
– Действуем официально? – не удержался от вопроса Буторин.
– Если допустить, что есть хоть малейший шанс утечки информации, то вся операция полетит к чертям, – покачал головой Платов и раскрыл наконец свою большую кожаную папку. – Документы я вам принес. У каждого будет гражданский паспорт, командировочное удостоверение, карточка довольствия. Это все для милиции и патрулей.
– А если начнут проверять, – задумчиво проговорил Сосновский, – куда прибыли, где отмечались, а нас там и в глаза не видели, и слыхом не слыхивали?
– Не доводите до того, чтобы вас взяли под микитки и начали потрошить, – строго ответил Платов. – На этот случай, но только на самый крайний, у вас будут и удостоверения сотрудников НКВД. Имейте в виду, что каждый раз, когда вы его достаете, вы подставляете под удар всю операцию. Дам я вам один контакт. Это человек из местного управления НКВД, который будет в курсе операции, будет вам помогать, прикрывать, если понадобится, и поддерживать. Но еще раз повторяю: ваша главная сила в том, что никто не будет знать, кто вы, откуда и зачем прибыли на место!
– Все как обычно, – подвел итог Шелестов. – Остальное мы планируем сами?
– Да, – кивнул Платов. – Связь со мной по мере необходимости. Если мне понадобится с вами связаться, я найду, как это сделать.
Храпов сидел за столом в своей комнате, которая была для него и спальней, и кабинетом. Увы, приходилось ютиться и довольствоваться тем, что дают немцы. Они пока хозяева положения. Бывшему штабс-капитану нравилось это слово – «пока». Оно вселяло надежду, помогало бороться с хандрой и желанием опустить руки, плюнуть на все. Храпов боролся, стараясь не замечать, что иногда его посещают мысли о самоубийстве. Как все просто: сунул руку в кобуру, достал «вальтер» и – к виску его. Только одно движение пальцем – и никаких проблем, терзаний, ненависти к врагам и жалости к себе. Подкупала и привлекала именно простота действий – одно движение указательного пальца на спусковом крючке пистолета.
«Кого я больше ненавижу? – то и дело задавался вопросом Храпов. – Немцев, немецкую разведку или большевиков?»
Перед ним сидел военнопленный Агафонов. Сухощавый интеллигентный городской житель, в прошлом мелкий служащий. Сорок два года. И даже не стоит задаваться вопросом, как этот человек попал в плен. Не солдат, не боец, в меру трусоват. Но приказы выполнять будет. Опять же из трусости. Трусит перед Храповым, перед своими бывшими командирами, перед советской властью. Ему бы только вернуться после выполнения задания и зажить тихой спокойной жизнью. Скотинка, которой бы только дали пожрать и не трогали.
Храпов подумал о другом военнопленном по фамилии Кочетков, включенном в его группу. Он только что сидел вот на этом же стуле. Молодой, крепкий, в меру наглый, в меру хитрый, хотя и не большого ума. Этот цель имеет, а принципов у него мало. Предал своих, предаст и новых хозяев, если представится случай. Наверное, если его станут допрашивать в НКВД и пообещают прощение, он выдаст всех и вся! И в плен снова сдастся кому угодно, если ему это покажется выгодным.
– Можете идти, Агафонов, – сухо приказал Храпов военнопленному.
Тот торопливо поднялся, неумело щелкнул каблуками, а потом совсем по-граждански старомодно попытался поклониться. Храпов задумался на миг, прежде чем звать следующего члена группы. Не ошибается ли он? Нет, нельзя набирать людей однотипных. Когда имеешь дело с предателями родины, всегда надо придерживаться принципа «разделяй и властвуй». Ему с этими презренными типами не новый мир в России строить, они нужны только для одного грязного дела. Расходный материал. И хорошо, что в группе будут два уголовника. Неприязнь других? Да, но они не сговорятся, не найдут общего языка против командира. Каждый будет предан по-своему, каждый будет бояться и ненавидеть по-своему. Да, к этому Храпов был тоже готов, члены его группы будут его не только бояться, но и ненавидеть. Каждый индивидуум ненавидит того, кто опускает его в собственных глазах. Эти люди знают, что в глазах Храпова они предатели и ничтожества, и они его будут ненавидеть за это. Смешно, но они будут ненавидеть другого человека за то, что сами предатели и ничтожества.
Последним вошел Матвей Лыков. Глаза бывшего танкиста Красной Армии смотрели заискивающе. Этот молодой мужчина как будто постоянно искал поддержки у Храпова, хотел встретиться с ним взглядом. Но на людях держался независимо, был угрюм и неразговорчив. Лыков регулярно докладывал своему начальнику обо всем, что происходило в группе: обо всех разговорах, сомнениях и подозрениях. Начал делать он это добровольно почти сразу. На второй день, когда группа была сформирована, он сам поздно вечером напросился на доверительную беседу и стал рассказывать о своих товарищах. И делал это Лыков постоянно на протяжении полутора месяцев, не прося награды, не требуя благодарности. Храпов много думал о своем доносчике. То ли это натура такая у человека, то ли он пытается заслужить доверие, лояльность и надеется в дальнейшем оказаться поближе к начальству и поменьше рисковать жизнью. «С какой же мразью приходится работать», – часто думал Храпов, вспоминая, что во время Гражданской войны царских офицеров в рядах красных называли «белоручками», «голубой кровью». И вот до чего докатился поборник чести и защитник Святой Руси.