Огненный нож
Шрифт:
Когда строй приблизился, Конан различил позолоченные кольчуги и качающиеся в такт шагу плюмажи на шлемах - гвардия Иранистана! Ее вел неудержимый Готарза; своим огромным ятаганом он рубил всех подряд - и варваров, и джезмитов.
В мгновение ока обстановка переменилась. Часть джезмитов позорно ретировалась Конан крикнул: "Ко мне, козаки!" - и уже через минуту его окружали Вольные Братья, кушафи и даже остатки армии джезмитов. Последние, признав в киммерийце достойного вожака, сплотились вокруг варвара, чтобы в одной спайке с недавними смертельными врагами противостоять невесть откуда взявшемуся неприятелю. Мечи с новой силой заиграли на солнце, и Смерть начала собирать новую жатву.
Неожиданно Конан очутился лицом к лицу с Готарзой - мощными ударами, под которыми легли бы и молодые дубки, тот, словно траву в поле, выкашивал врагов. Ильбарский, в зазубринах, клинок Конана пел и мелькал, едва видимый глазу, однако иранистанец не уступал ни в чем. Кровь из пореза на лбу заливала лицо Готарзы, кровь из рваной раны на плече окрасила кольчугу варвара алым, но клинки вращались и сшибались с не меньшей яростью, бессильные отыскать брешь в обороне противника.
Внезапно низкий шум битвы перерос в пронзительный вопль неподдельного ужаса. Сражение остановилось; забыв обо всем, люди со всех ног мчались к дороге, ведущей к подъему на плато. Поток бегущих прижал Готарзу и Конана друг к другу. Бросив оружие, схватившись так, что затрещали груди, они продолжали биться врукопашную. Конан открыл рот, желая выяснить, что случилось, но его тут же забили черные волосы из бороды Готарзы. Выплюнув их, киммериец прорычал:
– Ты, придворный шаркун! Что тут стряслось?!
– То возвращаются истинные хозяева Джанайдара! Полюбуйся, свинья!
Подозревая подвох, Конан все-таки оглянулся. Со всех сторон по земле стлались полчища серых теней. Взгляд выхватил безжизненные, немигающие глаза, оскал уродливых собачьих пастей, впивавшихся клыками и в живых, и в мертвых, в то время как когтистые, похожие на руки лапы рвали на части плоть. Объятые ужасом, воины рубили и кололи тварей, но пергаментная, трупного цвета кожа монстров была практически неуязвима. И там, где удавалось расчленить одну тварь, на ее место тут же появлялось трое новых. Воздух наполнился отчаянными криками, хрустом костей и отвратительным чавканьем.
– Проклятие Джанайдара - упыри!
– Готарза задохнулся от ужаса. Бежим! Дай слово, что, пока не выпутаемся, ты не ударишь в спину, - тогда разожму руки. Продолжим после!
Плотная масса беглецов сбила их с ног. Варвара чуть не затоптали. В нечеловеческом усилии Конан - приподнялся на колени, схватил свой кинжал, встал, выпрямился, побежал, вовсю орудуя кулаками и локтями, высвобождая в обезумевшей толпе вокруг себя чуток пространства - посвободнее вздохнуть.
Людской поток до краев затопил дорогу к Лестнице: джезмиты, козаки, иранистанские воины - все вместе, забыв о ненависти, напрягая силы, они спасались от не знающих жалости выходцев преисподней. По краям отступавшей толпы кишели зловещие тени. Словно гигантские серые вши, упыри в секунду накрывали с головой всякого, кто отстал или шагнул в сторону от общей массы. Конан протиснулся к краю и вдруг увидел Готарзу - тот едва держался на ногах, отбиваясь от четырех упырей. Свой меч он потерял, но, не растерявшись, будто клещами сдавил пальцами шеи двум убийцам, пока третий повис у него на ногах, а четвертый кружил, стараясь дотянуться до горла.
Взмах ильбарского клинка - и тварь развалилась надвое, еще взмах - и от второй отлетела голова. Готарза сбросил с себя остальных, и те вместе с подоспевшими полезли на Конана, вонзая в его тело зубы, когти, разрывая плоть.
Казалось, еще миг - и киммериец рухнет! Дальше - все как в тумане: вот Готарза, отодрав упыря, швыряет его оземь и топчет ногами, слышится звук, будто трещит сухой валежник, - то хрустят ребра твари; вот сам Конан ломает кинжал о панцирь; вот пробивает череп упыря эфесом...
И снова сумасшедшее бегство от Смерти! Прорвавшись сквозь ворота в стене, люди лавиной стекали по Лестнице и, гонимые животным ужасом, мчались дальше по каньону. Выгрызая из толпы все новые жертвы, упыри гнали людей до самых ворот. Но как только последний из оставшихся в живых скатился по Лестнице, чудовища сразу повернули обратно в город - туда, где над сотнями человеческих трупов уже возились, дрались, клацали челюстями их мерзкие собратья.
А в каньоне люди, попадав с ног от усталости, лежали вповалку, не задаваясь вопросом, кто рядом с ними - свой или враг. Некоторые сидели, прислонившись спиной к большим валунам или скалам. Большинство воинов были ранены. На коже, обрывках одежды у всех - пятна крови, волосы всклокочены, доспехи разрублены или помяты, в глазах застыл ужас. Оружие многие потеряли. Из тех нескольких сотен воинов, что участвовали на рассвете в битве, уцелело не больше половины. Долгое время отовсюду слышалось лишь тяжелое дыхание, стоны раненых, треск разрываемой на лоскуты материи да изредка звяканье железа о камни, когда лежащий воин менял положение.
Несмотря на то, что со вчерашнего дня он только и делал, что сражался, удирал и с быстротой молнии носился вверх-вниз, Конан пришел в себя одним из первых. Киммериец широко зевнул, потянулся и поморщился раны напомнили о себе острой болью.
Затем, поднявшись, он начал разгуливать среди раскинувшихся тел, высматривая своих людей, поддерживая нуждающихся в помощи и собирая всех в плотную группу. Он набрел на зуагиров и из шести воинов увидел лишь троих, включая Антара. Нашел он и Тубала, однако Кодруса нигде не было.
У другой стены каньона Балаш тоже не терял времени даром: привалившись спиной к скале, с ногами, на которых от повязок не было живого места, он слабым голосом, отдавал приказания своим кушафи.
Готарза также собирал свою гвардию. Джезмиты, которые понесли наиболее ощутимые потери, словно отбившиеся от стада овцы, потерянно бродили по каньону, со страхом отмечая признаки быстро набирающего силу противостояния.
– Я своими руками убил Захака, - сказал Антар Конану.
– Теперь некому вести их в бой.
Киммериец не спеша подошел к Балашу.
– Ну как ты, старый волчище?
– Неплохо. Вот жаль, что сам бегать не могу. Выходит, древние легенды не солгали! Значит, и в самом деле упыри время от времени вылезают из своих подземных пещер чтобы пожрать всякого, кто осмелится поселиться в их городе.
– Он содрогнулся.
– Думаю, теперь не скоро отыщется охотник отстраивать город заново.
– Конан!
– Голос Готарзы.
– Нам надо закончить разговор.
– Не возражаю!
– прорычал варвар, а на ухо Тубалу шепнул: - Построй людей в боевой порядок: тех, кто меньше изранен и лучше вооружен, поставь по флангам.
– Затем прошел среди нагромождения камня и остановился на сравнительно ровной площадке как раз посередине между варварами и гвардейцами Готарзы.
Тот также вышел вперед говоря:
– Я все же обязан выполнить приказ: доставить тебя и Балаша в Аншан, живых или мертвых.
– Валяй!
– бросил на это Конан.
Балаш тоже счел нужным подать голос:
– Я ранен, но, если возьмешь меня силой, мои воины будут преследовать вас в горах, пока не перебьют всех до последнего.
– Храбрая речь, но еще одна битва - и у тебя не останется воинов, ответил горцу Готарза.
– Ты не хуже меня знаешь, что соседние племена не упустят случая воспользоваться твоей слабостью: они немедленно нападут на деревни и уведут ваших женщин. Наш царь владеет горами Ильбарс только потому, что у горцев никогда не хватало ума объединиться и выступить против него сообща. Так было и так будет!