Огненный волк (Чуроборский оборотень. Князь волков)
Шрифт:
Ловчья Плешь закипела, покрытая бьющимися в предсмертных судорогах животными, везде били копыта, колыхались рога. Рев и стоны повисли над поляной, ноздри Огнеяра дрожали, оглушенные потоками запахов дичи и свежей крови. Волк проснулся в нем, кровавая пелена застилала глаза. Соскочив с коня, Огнеяр с рогатиной выскочил на поляну.
Все перестали стрелять: на лов вышел сам князь. А из чащи вылетел огромный тур, буро-пегий бык с размахом рогов не меньше двух локтей. [68] Оглушая поляну яростным ревом, он метался из стороны в сторону, ища путь к спасению, но везде его встречали блестящие наконечники копий.
68
Локоть – мера
И вдруг он увидел Огнеяра. Наклонив голову с огромными рогами, лесной бык кинулся на него. Со встречного ветра в ноздри ему бил запах волка, вечного врага, и бык взмахивал рогами над землей, норовя зацепить и бросить под копыта легкое серое тело.
Запах крови мутил разум Огнеяра, он ощущал себя не человеком, а волком, кровавый хмель застилал ему взор. Отбросив в сторону рогатину, он выхватил из-за пояса нож, подпустил тура совсем близко, а потом вдруг прыгнул и мигом оказался у него на спине, одной рукой вцепившись в длинный изогнутый рог, а второй сжимая нож. Лесной бык забился, пытаясь сбросить волка, но Огнеяр с силой вогнал длинный клинок ему в шею и сверху достал до гривной жилы. [69] Оглушая поляну ревом, тур рухнул наземь, и Огнеяр успел отскочить, чтобы не оказаться придавленным. Личивины ликующе выли – охота князя была окончена со славой. Вся поляна была усеяна добычей, так что пройти по ней было бы трудно. А все это он, князь, Серебряный Волк!
69
Гривная жила – сонная артерия.
Выскочив на поляну, личивины тут же завели хоровод, потрясая оружием, завертелся колдун, стуча в бубен, отгоняя злобных духов. Но это он делал только по обычаю – кто лучше отгонит духов, чем сам Метса-Пала? Личивины разрезали туши, вынимали печенку и сердце зверей, жадно поедали их, с набитыми ртами продолжая прославлять своего князя. В радостный час пришел он к племени Волков!
Огнеяр старался унять дыхание, стоя над поверженным туром. В такие мгновения он сам себе казался всемогущим, как настоящий бог, и это было совсем не плохо. Племя личивинов прославляло его как раз за то, за что родные дебричи боялись – за живое родство с миром зверей и власть над ним. Сейчас он был самим собой, и весь мир казался созданным для него. Эти туши лосей и оленей на мятой желтой листве… пятна крови на взрытой копытами земле… серые личины его племени, исполняющего торжествующую пляску удачной охоты… Это и есть его мир, других он сейчас не помнил.
Вдруг в общем гуле голосов ему послышался какой-то странный звук. Чей-то голос вступал в непонятное противоречие с общим хором, но Огнеяр не мог сообразить, в чем оно. Проведя рукой с засыхающей кровью тура по лицу, Огнеяр попытался вернуться в человеческий мир. Голос… Странно знакомый, откуда-то очень издалека, как будто из глубины собственного сердца, звал его на языке, которого здесь никто не знал, и называл по имени, которого он никому здесь не открывал.
– Огнеяр! Серебряный! Да пусти ты, леший!
В дальнем конце поляны возникло движение, какая-то возня, даже потасовка. Кто-то рвался на поляну из леса, а личивины не пускали – нельзя мешать вожаку, который творит заклинания над добычей. Взметнул ногами в воздухе один из ловцов, разлетелись в стороны, как листья, двое других, мелькнула знакомая золотистая голова… Огнеяр не поверил своим глазам.
– Огнеяр! Да Дивий же, Морок [70] тебя раздери! – орал Утреч, пытаясь докричаться до своего княжича сквозь личивинский вой. – Ты меня узнаешь
70
Мара и Морок – злые духи смерти.
– Утреч… – едва выговорил Огнеяр, думая, что ему мерещится. – Утреч! – вдруг заорал он, сообразив, что это не сон. – Ты!
Разом забыв обо всем – об охоте и добыче, о своих новых званиях и о крови на руках, он перепрыгнул через пегого быка и стрелой бросился через поляну. Рядом с Утречем мелькнули еще два знакомых лица – Кречет с нахмуренными бровями и Тополь со свежей красной царапиной на щеке. Огнеяр и верил, и не верил такому счастью, ему будто вернули его самого, о котором он почти забыл, эти три лица были ему в этот миг дороже и желанней всего на свете – может быть, потому, что он уже не ждал когда-либо их увидеть. Это были лица из совсем другого мира, из жизни Огнеяра, который еще не был Серебряным Князем Волков и священным волком-прародителем.
Воя от радости, Огнеяр хотел обнять всех троих разом; три кметя навалились на него, обнимали, тормошили, били по плечам, кричали и бранились. До последнего мгновения, из-за деревьев наблюдая его схватку с туром, они не были уверены, а нужны ли они ему теперь.
Даже издалека они видели, что Огнеяр стал не тот. Его изменила не только длинная седая прядь в черных волосах, идущая от самого лба, которой не было раньше. Что-то совсем другое появилось в его лице – оно стало лицом то ли зверя, то ли бога, но уже не человека. Только Утреч ничего не желал видеть – и оказался прав. Кем бы ни стал Огнеяр – прежние друзья остались его друзьями.
Добыча была выпотрошена еще на поляне, внутренности и ноги каждой туши оставили в награду волкам-загонщикам, кудесник отправился с туеском меда к священному камню богини Айти-Кирви, Матери Лосей, а охотники с добычей вернулись домой. Женщины и дети, которым нельзя было быть вблизи места охоты, чтобы не навлечь на себя гнева звериных духов, радостно бежали навстречу, и скоро весь поселок Арва-Карха, служивший князю личивинов стольным городом, был заполнен дымом костров и запахом копченого и жареного мяса, сам воздух дышал сытостью и довольством.
Весь вечер и часть ночи личивины пировали, радуясь удачной охоте, наедаясь по привычке впрок, так что больше не лезло даже в самых жадных. Тополь, Утреч и Кречет дивились, разглядывая нынешнее жилище Огнеяра. Личивины жили в полуземлянках, где не клали печей, а разводили огонь прямо в углублении земляного пола, обложенного камнями. Княжеские хоромы тоже были похожи на огромную, шагов в тридцать длиной, избу, на локоть углубленную в землю, но высокую, покрытую дерном, украшенную волчьими черепами над входом и лосиными рогами на крыше. В земляном полу между столбами, подпирающими крышу, были вырыты три очажные ямы, вокруг которых и сидели прямо на полу, на охапках еловых лап, княжеские гости. Только для самого князя имелось деревянное сиденье, украшенное резными узорами из переплетенных тел небывалых животных.
В палате было людно, тесно, душно, шумно – личивины веселились вовсю. Дома они снимали личины, и три дебрича смогли наконец увидеть их лица – скуластые, почти безбородые, с узковатыми глазами и слабо очерченными бровями. Старик пел хвалебную песню князю Метса-Пала, женщины разносили напиток, сваренный из дикого меда и остро пахнущий можжевельником.
Утреч поначалу все оглядывался на женщин, но потом махнул рукой и занялся медом. Невысокие, смуглые личивинки показались ему не слишком красивыми и выглядели существами какой-то иной, не совсем человеческой породы. Темные волосы девушки носили распущенными, а женщины заплетали в причудливый узел, заколотый большой бронзовой или серебряной булавкой.