Огневица

Шубникова Лариса

— Некраска, ты ли?! — Местята бежал к другу давнему. — Вот где довелось свидеться. Здрав будь, Квит.

— Боровой! — Некрас шагнул навстречу, обнял крепенько, по спине ударил широченной ладонью. — Ты как тут? Слыхал, что подался в дружину к князю Ладимиру.

— Подался, да не пригодился, — вздохнул тяжко Местята. — Теперь тут обретаюсь. В Лугани пристал к мельнику Шуеву. Работаю за деньгу малую и харчи.

— Вон как… — Некрас покивал. — А что ж домой в Решетово? Мамка твоя по зиме болела. Батя седой весь стал.

— Не поеду, — от друга отвернулся, руки на груди сложил. — Чего я там не видал?

— А здесь-то что? Медом помазано? Иль зазнобу сыскал? Говори уж, Местька.

Некрас улыбался озорно, словно хвастался зубами: белыми, крепкими.

— Стыдно. Куда я поеду? Без деньги да без ремесла? — Местята спесь унял, загрустил.

— Эх, друже, не туда глаза твои смотрят. Ты вот что, головы-то не опускай. Айда ко мне на насаду*? При мне будешь. Сленишься — не спущу, а помогать начнешь — без деньги не останешься, — Некрас хлопнул по плечу дружка своего неудачливого.

— Возьмешь, Некрас? Взаправду? — Местята удивился, но и обрадовался. — К себе? Ты теперича птица важная. Слыхал, что отец тебе грамоту* свою отдал. Теперь ты сам-один купечествуешь.

— Ну, будет тебе, — Некрас вроде и удерживал друга от слов льстивых, а все же, гордился. — Я за себя беру Цветаву Новикову. Гостить к новой родне приехал, подарки привез. Лёд тронется через месяц, так и собирайся. Токмо помни, коли со мной, значит мой ты человек. Уяснил, голова твоя дубовая?

— Да я…я… Некрасушка, я жизни не пожалею….Я … — Местятка заметался, не умея подобрать нужных слов. — Погоди-ка, Цветаву? Брешешь! Первая красавица в Лугани. Богатейшего роду.

— Так и я не пальцем деланный. Квитов все знают. Ай, не так? — Некрас подбоченился, шапку на макушку сдвинул. — По себе беру.

— Так, а я чего? Я ничего. И то верно, Квиты род известный не токмо в Решетово.

— А если так, то давай-ка, друже, обмоем уговор наш, а? Вот тебе полденьги, так ты иди и купи медовухи. Самое то по времени. Глянь, весна-то борзо принялась. Снега быстро подались. Не дороги — речки малые.

Некрас и Местята стояли у высокого забора. Вдоль широченной улицы выставлены торговые лотки. Народ по теплу первому сновал возле торговцев, деньгой сорил. Чего тут только не было! И свистульки, и ткани иноземные, и бусы девичьи, и пряники последней муки.

Капель звенела, что птичья трель. Солнце согревало, делая белый снег серым, а потом и вовсе сжигая. Девки, что толпились у лотошников, распахнули тёплые зипуны*, платки с кос скинули. Смеялись весело, будто пташки щебетали после ледяной зимы.

— Так я побегу, а, Некрас? Возьму медовухи Сокуровской. Уж дюже хороша, — Местята подпрыгивал на месте, словно молодой нетерпеливый жеребчик.

— Беги, Местька, беги, — Некрас отдал половину деньги, посмотрел вослед убегающему дружку, а сам с места не двинулся.

Прислонился широченной спиной к нагретому деревянному забору, вроде как прижмурился на солнце. А сам-то на девок глядел. Много их, все разные, а для Некраса будто на одно лицо.

За целый год с половинкой, что Некрас ходил на своей насаде, успел пересмотреть дев великое множество: иноземных и своих. Долго-то ни с одной не задерживался. Скучно становилось, и уходил, бросал дурёх. Все купеческим своим делом отговаривался, мол, вода зовет, деньга сама собой не делается. Слёз повидал, ругани наслушался, но и в бабье научился разбираться не в пример прежнему.

Одна ждала подарков, другая льстивых слов, третьей хотелось гордиться мужем — знатным купцом. А более-то и не было у девок мечтаний и мыслей. Бывало, что и влюблялись в Некраса, только любовь девичья короткая, но с дальним умыслом — женой стать. Под такой умысел и притворялись девки: кто тихоню из себя строил, а кто веселушку.

Некрас помнил отцовские приговоры и советы. Тот все твердил, что из девки может получиться неведомое, а как стала бабой, так сразу вся ее суть налицо. Некрас-то не верил, но жизнь показала — прав был батька, ой как прав. Насмотрелся на друзей окрученных, на их жён молодых и понял — как стала девка мужатой, так и изменилась. Была улыбчивой девицей, а получилась баба с унылым ликом. Слыла разумницей, а стала дура дурой. Вон и невеста Цветава, вроде ласковая, а что потом? Сварливая тётка?

Стоял младший Квит, думки свои думал, грелся на раннем солнышке, смотрел на толпу пеструю и вроде видел всех, а никого не замечал.

Долго думать не пришлось — приметил девушку одну. Поначалу поблазнилось, что высока, а уж после, когда пригляделся, понял — спину прямит, с того и смотрится выше. Плечи ровные, шея длинная. Коса цвета светлого мёда — тугая, блестящая и долгая. Лоб под вышитым очельем бел и гладок. Из-под распахнутого дорогого зипуна рубаха девичья виднеется — вышивкой богатая — а под ней грудь высокая, и по всему видно, упругая. Стан тонкий, гибкий. Ножки в приметных сапогах. Руки белые, на запястьях обручи хоть и тонкие, но серебряные. Ликом и проста, и непроста. Вроде нет ничего особого, но глаз не отвести.

Рот великоват, но тем и манит, брови изогнуты гордо. Нос, щеки — все как у людей. А вот глаза… Некрас подался от забора, будто подкинуло его. Глаза-то зеленые. И светят той самой зеленью, что на поздней листве проступает. Глубоко да ярко. И взор такой, что омут в Мологе, самой полноводной реке в округе.

Сама неулыба. То и показалось Некрасу чудным. Вокруг все зубы скалят, перешучиваются, а эта идет, словно все мимо нее, не с ней. Квит и так смотрел, и эдак разглядывал — не понял, не уразумел какого она корня. По всему видно не из бедных. Вроде родовитая, а идет одна: ни холопки рядом, ни брата. В зеленых глазах таилось что-то, а что не догадался.

Бусы и свистульки она смотреть не стала, прошла и мимо пряников. Мазнула взглядом по белому льну, что лежал на лотке у торговца, но и там не задержалась. Стылая? Ну, нет! Таких Некрас уж давно определял c одного взгляда. Эта огневая, только на вид холодная.

Не успел мысль свою уцепить, как девица лицом переменилась, засияла улыбкой, ослепила Квита. Губы румяные изогнулись красиво, зубы белые сверкнули, озарили лик простой и сделали его во сто крат милее.

— Кому ж улыбку кинула, а? — проследил зеленый взгляд и рыкнул с досады.