Огни на реке
Шрифт:
— Проглотишь! — говорит Костя и тоже взбирается на диванчик рядом. Ты что, не выспалась?
— Ага. Мы всё едем и едем, и никак не выспишься…
— Да ведь пароход недавно отошел.
— А мы дальние. Мы с Сахалина едем. Три недели уже.
— С Сахалина? — переспрашивает Костя, жадно и недоверчиво оглядывая девочку.
Он заговорил с ней от скуки — что за компания какая-то девчонка! — но теперь она кажется ему необыкновенной, и даже выгоревшие мелкие цветочки на ситцевом застиранном платье — удивительными.
— Врешь
— А с чего бы я врала? — равнодушно отвечает девочка. — Вон хоть у мамы спроси.
Костя оглядывается на женщину с усталым лицом, но та уже совсем склонилась на узел и сладко спит.
— А что вы там делали?
— Известно что — жили. Папа на рыбзаводе работал — там и жили, в поселке.
— И ты океан видела, Великий или Тихий?
— Ну да, мы ж на берегу жили.
— И по морю на пароходе плавала?
— А как же! Иначе до Сахалина не доберешься. Можно еще на самолете, так у нас вещей много.
Девочка говорит спокойно и равнодушно, а Костю разбирают зависть и восторженное любопытство. Он не понимает, как можно говорить об этом хладнокровно. Да если бы он побывал на Сахалине, на берегу океана!.. Ему хочется узнать сразу все обо всем, но девочка по-прежнему отвечает вяло и скучно.
— Эх, ты! — укоризненно говорит Костя. — Что ты как вареная? Столько видела, а рассказать не можешь!
— Это я спать хочу. Вот приедем, высплюсь, тогда…
— А вы куда едете?
— Сейчас к бабушке, в Черкассы, а потом — в Каховку.
— В Каховку? — Любопытство и зависть Кости разгораются еще больше. Зачем?
— Папа на строительстве устроиться хочет.
— А ты?
— А что ж я? Я учиться буду. Папа хотел раньше ехать, а потом решил подождать, когда у меня и Сони уроки кончатся. Как кончились, мы и поехали.
— А где ж твой отец-то?
— В буфете. Он давно уж пошел. Пиво, наверное, пьет.
— Пойдем, покажи.
— Да, а если оттуда прогонят?
— Не прогонят!
По гулкой железной палубе они проходят в носовое помещение, где расположен буфет. За четырехугольным столом против буфетной стойки сидят трое: полный лысый человек в очках, смуглый юноша и худощавый, с загорелым, словно обожженным, лицом мужчина в бумажной фуфайке, заправленной в брюки. Перед ними стоят кружки с пивом, над которыми пузырятся белоснежные пенные шапки.
— Ты что, за мной пришла? Соскучилась? — замечает девочку мужчина в фуфайке. — Сейчас пойдем!
Он погружает свои светлые, как пиво, усы в пену, потом отставляет кружку, вытирает усы и обращается к собеседникам:
— Я ведь сам родом-то оттуда, из Алёшков… Как же я мог на месте усидеть, когда на моей родине такое началось? Уж теперь-то мы нашу землю образуем! — Он стукает по столу кулаком так, что кружки подпрыгивают, одним глотком допивает оставшееся пиво, поднимается, и только теперь становится видно, какой это большой и сильный
Сахалинцы уходят. Юноша пьет пиво, а толстый мужчина, потирая лысину, смотрит вслед ушедшим и говорит:
— Вон как — за двенадцать тысяч верст человек прискакал!..
— А как же? — отвечает юноша. — Я вот, как курсы кончу, тоже туда поеду.
Они умолкают.
Костя ожидает продолжения разговора, но лысый уходит, а юноша углубляется в книгу.
Через некоторое время Костя опять идет в кормовой салон, где расположились сахалинцы. Однако Настя уже спит, положив голову на колени матери; спит и отец, вытянувшись на узком диванчике во весь свой огромный рост.
Не спит только старшая сестра Насти — сторожит вещи. Костя пробует с ней заговорить, но она, опасливо моргая подпухшими веками, косится на него и молчит. Как все-таки несправедливо бывает в жизни, думает Костя: вот такую сонную клушу везут в Каховку, а он не может туда попасть!..
Однако делать здесь нечего, и Костя уходит в буфет. Там большие окна, из них видно все вперед и по сторонам, а дверь ведет на нос, где на барабан намотана якорная цепь и торчат какие-то рычаги. Костя открывает дверь и выходит туда, но его догоняет возглас:
— Мальчик, не ходи на нос! Ты же видишь, что на двери написано.
Он ничего не собирался делать, а только хотел посмотреть якорь и как бегут волны от носа. Нет уж, если здесь все запрещается, лучше сидеть в каюте!
У трапа кто-то берет его за плечо:
— Ну, герой, нравится тебе у нас?
Перед Костей стоит тот самый лейтенант, помощник капитана, и улыбается. Костя разозлен своими неудачами, улыбка лейтенанта злит его еще больше, и после секундного колебания он сердито буркает?
— Нет!
— Ну? Почему?
— Что это за пароход такой, что ни пойти, ни посмотреть!..
— Ясно. Тебе хочется и машиной поуправлять, и штурвал покрутить, и неплохо было бы в мегафон крикнуть: "Лево на борт!" или еще что-нибудь в этом роде. А?
— Ничего подобного! Просто я хотел посмотреть.
— Ага. Ну, пойдем посмотрим. Что здесь в духоте сидеть!.. Вот, говорит помощник, — после машины самое главное дело на пароходе — руль. Руль там, внизу, под кормой, к нему идут штуртросы от этого штурвала. Рулевой поворачивает штурвал — поворачивается и руль…
— Что, товарищ помощник, новая кадра? — улыбаясь, спрашивает рулевой.
— Все может быть. Глядишь, и нас сменит.
— А что ж? Свободная вещь.
— Где же нактоуз? — спрашивает Костя.
Штурвал стоит у самого окошка, и перед ним нет компаса, а он всегда бывает на судах, о которых Костя читал.
— Видал? Подкованный товарищ! — смеется помощник. — Компас нам не нужен. Мы ведь не по морю — по Днепру ходим, и здесь берега и все обстановочные знаки перед глазами.
— А карты?