Огни Небес
Шрифт:
Возникшая тишина — женщина закончила говорить — вырвала Равина из потока размышлений.
— Когда уйдешь отсюда, — сказал он ей, — ты не будешь ничего помнить об этом визите. В памяти у тебя останется только твоя обычная утренняя прогулка. — Она угодливо закивала, и Равин слегка распустил пряди Духа, чтобы они исчезли вскоре после того, как женщина выйдет на улицу. Добиться повиновения легче при повторном использовании принуждения, но тогда существует опасность, что постороннее воздействие будет обнаружено.
Закончив с женщиной, Равин таким же образом освободил разум Элегара. Лорда Элегара.
— Выведи ее задами на улицу, — распорядился Равин, — и оставь там. Ее не увидят.
— Будет исполнено, как вы скажете, Великий Господин, — ответствовал Элегар и, не вставая, поклонился. Поднявшись, он, пятясь и кланяясь, удалился. По пути к двери он взял женщину за руку и потянул за собой. Разумеется, она послушно пошла за ним, глаза ее по-прежнему были затуманены. Элегар ни о чем ее не станет спрашивать. Он знал достаточно и хорошо понимал: есть вещи, о которых ему просто незачем знать.
— Одна из твоих милашек для забав? — раздался за спиной Равина женский голос, едва за Элегаром затворилась резная дверь. — Теперь тебе нравится их так наряжать?
Ухватившись за саидин, Равин наполнил себя Силой, пятно порчи на мужской половине Истинного Источника скатилось прочь по защите из его уз и клятв, по тем скрепам к тому, что он почитал мощью, превосходящей сам Свет, а то и самого Создателя.
В центре комнаты, над ало-золотистым ковром, открылся проем, ведущий неизвестно куда. Равин успел заметить, что стены апартаментов обиты снежной белизны шелком, и тут же проход исчез, оставив на ковре женщину, облаченную в белое платье, стянутое поясом из тканого серебра. Лишь слабое покалывание — кожу будто обдало морозцем — подсказало Равину, что она только что направила Силу. Высокая и стройная, женщина была столь же обворожительна, сколь красив он сам. Ее темные глаза напоминали бездонные омуты, волосы, украшенные серебряными звездами и полумесяцами, великолепными черными волнами ниспадали на плечи. При виде ее у мужчин от страсти дух захватывало.
— Что у тебя на уме, Ланфир, коли ты явилась ко мне втихомолку? — грубо спросил Равин. Силу отпускать он не стал, а наоборот, на всякий случай приготовил для своей гостьи несколько неприятных сюрпризов. — Если тебе вздумалось побеседовать со мной, прислала бы эмиссара, и я бы выбрал место и время встречи. Если бы согласился на нее.
Ланфир улыбнулась своей пленительной предательской улыбкой:
— Равин, ты всегда был свиньей, но дураком — весьма редко. Эта женщина — Айз Седай. А если ее хватятся? Ты случаем герольдов не выслал, дабы объявить о том, где находишься?
— О чем ты говоришь? — усмехнулся Равин. — Она едва ли сильна. Ее без няньки-то и за порог выпускать нельзя. Они называют Айз Седай необученных детишек! Да половина того, что они умеют, — самостоятельно освоенные приемчики, а остальные их ухищрения... Нахватались наспех всякой
— Интересно, остался бы ты таким же самодовольно-благодушным, когда бы тринадцать таких вот «необученных детишек» образовали вокруг тебя круг?
Холодная издевка в ее голосе больно уязвила Равина, но он не выдал досады.
— Я принял меры предосторожности, Ланфир. Это не одна из моих милашек для забав, как ты их называешь. Здесь она шпионит для Башни. Теперь она сообщает в точности то, что надо мне, причем в охотку. Те, кто служат Избранным в Башне, верно указали мне, где ее отыскать. — Очень скоро наступит день, когда мир откажется от имени Отрекшиеся и склонится перед Избранными. Так предвещено, предвещено давным-давно. — Итак, зачем ты явилась, Ланфир? Наверняка не для того, чтобы помогать беззащитным женщинам.
Ланфир еле заметно пожала плечами:
— По мне, так забавляйся со своими игрушками, сколько тебе заблагорассудится. Особого гостеприимства от тебя не дождешься, поэтому прости меня, Равин, если...
С маленького столика у кровати Равина поднялся серебряный кувшин, наклонился, наполнил темным вином отделанный золотом кубок. Потом кувшин опустился на место, а кубок по воздуху поплыл в руку Ланфир. Разумеется, Равин не ощутил ничего, кроме слабого покалывания, не увидел никаких сплетенных потоков. Но ему подобная слепота никогда не нравилась. То, что она в равной мере не может увидеть его плетений, служило ему слабым утешением.
— Зачем? — повторил Равин.
Ланфир невозмутимо отпила из кубка и только потом заговорила:
— Поскольку ты нас избегаешь, кое-кто из Избранных вскоре явится сюда. Я прибыла первой, чтобы ты понял: это вовсе не нападение.
— Еще кто-то? Это какой-то твой план? Какое мне дело до замыслов других? Какая мне в них нужда? — Вдруг Равин глубоко, раскатисто рассмеялся: — Значит, это не нападение? Так? Ты же никогда не нападала в открытую, разве нет? Наверно, ты не так вероломна, как Могидин, но ты всегда предпочитала обойти с тыла или с фланга. На этот раз я тебе поверю — настолько, чтобы выслушать тебя. Но ты будешь у меня на виду. — Поверивший Ланфир и повернувшийся к ней спиной заслуживает того ножа, который окажется у него в спине. Нельзя сказать, что ей можно доверять и в том случае, если она у тебя под приглядом: характер у нее — в лучшем случае капризный. — Кто еще замешан во все это?
Поскольку с Силой теперь работал мужчина, у Равина было предупреждение куда более ясное. Открылся другой проем, в котором виднелись мраморные арки, выходящие на широкие каменные балконы, а в безоблачной голубизне неба с криками кружили чайки. Потом появился мужчина и шагнул через портал, тут же сомкнувшийся за ним.
Саммаэль был крепко сбитым массивным мужчиной, с виду более внушительным, чем на самом деле, с быстрой, энергичной походкой и грубыми манерами. Голубоглазый и золотоволосый, с аккуратно подстриженной ухоженной бородкой, он выглядел бы чрезвычайно привлекательным, если бы не косой шрам — к лицу, ото лба до челюсти, точно приложили раскаленную докрасна кочергу. От шрама Саммаэль мог избавиться сразу после того, как получил его, ведь столько лет минуло с той поры. Но он предпочел оставить его.