Огни у пирамид
Шрифт:
— Десяток, стоять! Подняли эту падаль и побежали. Вы что, засранцы, товарища бросить решили?
Парня кое-как привели в чувство, и остаток пути его практически протащили на руках. Только Тейисп и знал, что Ардашир сыном самого Пророка был, потому что брат его двоюродный и любимой тетки сын.
Все, конец дистанции. Десяток упал в траву, глотая воздух рвущейся грудью. Теперь надо доползти до ведра с водой, а до него целых десять шагов. Десятник, сволочь, пинком опрокинул воду, и заорал:
— Чего разлеглись? Встали, лентяи, и в казарму строем! Воду там пить будете. Да не напивайтесь сразу. Вы же коней
— Не слишком ты их? — спросил потом сотник, стоявший в отдалении, у командира десятка.
— Эти выдержат, командир, парни крепкие. Да и понемногу же добавляем вес. Им в следующем году со щитом на руке бежать, они же тогда просто дохнуть начнут.
— Смотри, не загони мне пацанов, с нас потом спросят. Ты, вообще, сам понимаешь, чьих сыновей мы тут мордуем и падалью величаем?
— Слушаюсь, командир. Сегодня отдых дам. Заслужили.
Год шестой от основания. Месяц Нисан. Пер-Амон.
Персидское войско окружило Пер-Амон, привычно блокируя подступы к городу. Город был крепкий и оборонял его неведомый до сих пор враг — греческие гоплиты. Ахейцев в Персии знали плохо, это было глухое гористое захолустье, откуда люди разбредались по всему миру, потому что малое количество земли не могло прокормить всех. Вот и поплыли те греки по всему миру, основывая города от Испании до устья Дона. Но сейчас, в шестой год от основания Империи, этот процесс еще не был столь лавинообразным, как через сто лет. Он только-только начинался. Пара городов на Сицилии, еще пара — в Южной Италии, что позже будет называться Великой Грецией. В Афинах, которым еще предстояло стать знаменитым городом, правили девять архонтов, угнетая неправедным судом граждан и метеков (неполноправные свободные люди). И это было еще одним поводом уплыть оттуда куда подальше. И уж, конечно, никакой философии, скульптуры и театра там еще не было. Дыра дырой.
Персидский лагерь обустраивался надежно. Копали рвы, землю из которых насыпали в виде валов. Ставили шатры и кузни, печи для хлеба и коновязи. Не было лишней суеты, никто никуда не спешил, методично делая свою работу.
Стратег Никомах наблюдал со стен за всем этим, а его беспокойство все усиливалось. Опытный воин чувствовал шкурой, что он для этих людей — словно дичь для искусного охотника. Сопротивление лишь приведет к задержке, но не изменит результат. Размеренная деловитая жизнь лагеря, что шла перед ним, точно давала понять, что это не ополчение из пастухов, а профессиональное войско, что воевать не только любит, но и умеет.
— Главк, ты видишь это? — спросил он стоявшего рядом военачальника, носившего звание таксиарха. Он командовал первой тысячей тяжелых гоплитов и был правой рукой Никомаха.
— Вижу, — хмуро ответил он. — Тяжело нам придется. Воины умелые. Ты посмотри, башни какие. Из досок сбиты. Да у меня дома стол и то хуже был сделан.
— Ну что ж, война есть война. Надо жертвы богам принести побогаче. Воинов много, еды много, удержим город.
— Гляди-ка, глашатай едет, — сказал таксиарх.
К воротам города подскакал перс на дорогущем жеребце, размахивая пучком веток.
— Переговоры! Главного зовите!
— Тут я. Говори! — крикнул Никомах.
— Великий царь предлагает сдать город. В этом случае воины получат по мине серебра, десятники —
— А если не сдадим? — издевательски спросил Никомах.
— Тогда мы придем, и возьмем город, — сказал глашатай.
— Приходи и бери, — сказал стратег. И ушел со стены. Он богами в верности клялся, а его купить, как девку портовую, хотят. Смешно.
— Нет, ну попробовать стоило, государь, — пожал плечами Хумбан-Ундаш.
— Что за люди? Как воюют? — спросил Ахемен.
— Воины отличные, государь. Бронзовый панцирь несут, щит тяжелый, и в них биться долго могут. Получают по сиклю в день, поэтому готовы тут сидеть до пришествия бога Энлиля. Тьфу ты, светлого Ахурамазды. Кстати, Великий, а мы его пришествия ждем? — это уже был вопрос в сторону Пророка.
— Не паясничай, Хумбан, — оборвал его Макс. — Там на стенах баллисты и катапульты. Когда на штурм пойдем, нас камнями и копьями встретят. Кровью умоемся. Не иначе, все про нас вызнали.
— Завтра обстрел начнем. Требушеты собрали почти, Великий. Никто воинов зазря класть не будет, — уверил Хумбан-Ундаш.
— Что с едой у них? — просил царь.
— Еды полные амбары, запасы воды есть. Подвоз зерна будут через порт вести, — уже не так бодро сказал Хумбан-Ундаш.
— Не угадал, Хумбан, — хохотнул царь, — скоро сюда корабль подойдет, который наш Наварх построил, и Ассархаддон с ним. Мы им один огнемет дали. Вот и посмотрим, как они сюда зерно привезут.
Через неделю. Сидон.
Под крики сидонской толпы Малх, помянув всех богов, каких знал, велел ставить малый парус. Корабль нужно было испытать в море. Соваться в такой поход, не узнав его, как собственную жену, было безумием. Это понимали все, и потому, поймав ветер, корабль медленно пошел от берега, подгоняемый восторженными криками толпы. Рулевого весла тут не было, и управлялся корабль вертикальным рычагом, который передавал усилие на широкий и высокий руль совершенно непривычного вида. Тот крепился на бронзовые штифты, вокруг которых и вращался. Управлять кораблем нужно было, постоянно маневрируя в море и ловя ветер. К удивлению Малха, ветер не обязательно должен был быть попутным. Пророк называл это идти галсами. И сейчас опытнейший мореход наслаждался неведомым ранее ощущением огромного судна, которое, как живое существо, чутко отзывалось на движение руля, поскрипывая деревом бортов. Бирема порезвее будет, подумал Малх. Но, на биреме великий океан не переплыть, это ребенку понятно. И он поставил все три паруса, подхватив ветер. Каравелл рванула вперед, а команда заорала от восторга, устроив на палубе дикую пляску.
— Жертву! — крикнул Малх. Ахурамазда не обидится, ведь он тот самый морской бог Йам и есть. Истошно мемекающему барану перерезали горло и кровь полилась в море. Туда же полетела и туша. Море было спокойным, жертва была принята.
Им теперь к Пер-Амону править, не давать зерно в город завозить. На носу сифонофор стоит. И сам Ассархаддон, сын повелителя мира, вокруг него, как голодный пес вокруг куска мяса ходит.
Через неделю. Пер-Амон.