Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)
Шрифт:
– Да они никогда не стреляли из настоящих винтовок, товарищ Киров. Маршировать маршировали, а стрелять - никогда.
– Вот и будет у них боевое крещение. Тащите винтовки!
Дядька, скрипя протезом и сильно хромая, пошел в казарму.
Киров остался с бойцами. Он сидел на груде кирпича и расспрашивал их - откуда они родом, грамотны ли, служили в Красной Армии или еще нет, что их потянуло в охрану, знают ли устав караульной службы. Ребята охотно отвечали ему.
Так за этой беседой их и застал Илюшин, вспотевший и растерянный.
–
– Зачем было меня встречать? Не маленький, дорогу знаю. Тут я говорил с ребятами, советовался с ними, захотят ли они остаться служить, если мы полк ваш передадим в Красную Армию. Многие согласны. Будем ходатайствовать перед Реввоенсоветом. Введем на промыслах военную охрану.
– Не совсем понимаю, Мироныч. Как это - военную охрану?
– Ну что тут не понимать! Охрану промыслов вместо сторожей будут нести красноармейцы.
Дядька возвратился с шапкой, полной патронов. Двое бойцов несли винтовки.
– А пока посмотрим, как они стреляют и можно ли им сейчас доверить промыслы и заводы.
Сергей Миронович встал, и все направились на стрельбище. Стреляли со стометровой дистанции, в трех положениях: стоя, с колена, лежа. Все теснились вокруг дядьки, каждому хотелось "пальнуть" из настоящей винтовки и настоящими боевыми патронами.
Киров стоял в стороне и молча наблюдал за стрельбой. Ему приносили мишени, он их рассматривал и передавал Илюшину. Тот даже представить себе не мог, что так плохо у него стреляют. И он отошел от Кирова, сам стал инструктировать бойцов перед стрельбой.
Вскоре стрельбу прекратили.
Сергей Миронович встретился взглядом с курносым парнем - тому страшно как хотелось пострелять, - кивнул ему:
– А ну, Чернохвостый, может, ты порадуешь?
– А давайте!
– радостно отозвался курносый. Сопя и мучительно долго целясь, он выстрелил.
Мишень его осталась незадетой.
Товарищи захохотали.
Киров взял винтовку из рук растерянного парня, подозвал Илюшина.
– Рано им еще доверять промыслы. Пусть еще месяц постреляют, но только уж из боевой винтовки. Пусть научатся сажать пуля в пулю. Вот тогда из них выйдет толк. А эти монтекристы - убери ко всем чертям. Чтоб и духу их не было в полку. У тебя не тир, а боевой полк!
– закончил он гневно.
Киров подозвал дядьку:
– А ты, старик, подзаймись еще с ребятами. Надо, чтобы они в совершенстве овладели винтовкой. Патронов нечего жалеть для такого дела. Каждый часовой, охраняя промыслы, должен быть уверен: в нужную минуту выстрел его будет смертелен.
– Совершенно правильно, товарищ Киров! Золотые слова!..
– "Правильно, правильно", а стрелять не умеете!
– Киров резко протянул руку. Дядька понял его жест и положил ему на ладонь три оставшихся патрона. Киров зарядил винтовку и, подмигнув курносому, стоя выстрелил.
Боец у мишеней, накрест взмахнув флажками, прокричал в рупор:
– Недалеко от яблочка!
Потом Киров стрелял с колена.
И вновь последовал крестообразный взмах флажков и крик: "Недалеко от яблочка!"
Войдя в азарт, Киров бросил плащ на землю и выстрелил лежа.
Боец с флажками сорвал мишень со стены и с криком: "В яблочко, в яблочко!" - прибежал к Кирову.
Мишень пошла по рукам.
Сергей Миронович, встряхивая плащ, подмигнул курносому парню:
– Ну, Чернохвостый, понял, как стрелять?
– Понял, товарищ Киров. По-кировски!
Киров невольно рассмеялся.
– Стреляй хотя бы так. Тогда уж наверняка враг от тебя не уйдет.
– Сам черт тогда не уйдет. Уж я-то понимаю толк в таких делах, понимающе покачал головой дядька.
Грянул оркестр.
Ворота были открыты настежь, и во двор входила сводная рота полка запоздалый почетный караул.
Старички были в залатанных шинелях времен первой империалистической войны, в пожарных костюмах, в красноармейских шинелях с ярко-красными "разговорами" на груди, а двое - в коротких, из зеленого сукна, английских шинелях.
Голуби, напуганные пальбой, вновь взвились над двором, сделали круг и стали садиться на крышу своей голубятни.
Одинокий голубь, чернохвостый, улетал в сторону моря...
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Субботники на бухте продолжались.
Рабочие Баку не раз побывали на ее топких болотах, создавая "землю большевиков". Бухта уже не выглядела безлюдной пустыней. Многое здесь было сделано за месяц. Широкие дороги прорезали ее с севера на юг и с востока на запад. Из конца в конец бухты змейкой вилась и переплеталась узкоколейная железная дорога, и по ней с крохотными платформами мчались вездесущие "кукушки" с составами земли, камня, леса, машинных частей для первых буровых. Устанавливались телефонные столбы и столбы для электропроводки. Строилась трансформаторная подстанция. Отстроены были и уже работали на полный ход кузница и столярная мастерская. То здесь, то там, чуть ли не каждый день, точно из-под земли, вырастали небольшие бараки. В них были столовые, амбулатории, конторки, склады.
Хотя засыпочные работы на болотах шли своим чередом, внимание всех было приковано к Ковшу: петля на его горловине сжималась огромным плавучим краном, который ежедневно укладывал на морское дно до десятка шестнадцатитонных глыб из шиховского камня, спаянных цементом.
К ноябрю Ковш навсегда был отделен от Каспия. На берегу установили двенадцать сверхмощных центробежных насосов, и началась откачка воды в море.
День и ночь, в течение двух недель, работали насосы. Вода с каждым часом все дальше и дальше отступала от берегов. А в начале третьей недели в Ковше по обнаженному дну рабочие спешно возводили насыпи, на которых должны были быть поставлены первые буровые вышки.