Огни в руинах
Шрифт:
Ровно через семьсот пятьдесят дней наши ученые посчитали, что уровень радиации на поверхности снизился настолько, что можно было произвести разведывательную вылазку, чтобы излучение не угрожало жизни непосредственно. Прежде чем поступил приказ о проведении подобной операции, прошло еще несколько десятков дней. Среди 2300 обитателей Бастиона были выбраны три подопытных кролика. Понятное дело, жребий пал на меня. Вторым участником вылазки был капитан Павел Завадский, бунтовщик из автобуса, с которым мне удалось подружиться - несмотря на усиленные старания майора Савицкого, никаких конкретных обвинений ему так и не выдвинули. Более того, правильность его аналитических выводов привела к тому, что его повысили в должности, после чего он очутился в числе доверенных советников генерала Валдоха, командующего Бастионом.
Своему с ним знакомству я мог благодарить назначение в эту миссию. Как мне кажется, именно Павел меня и назначил. Мы много раз говорили о том, как мне хотелось бы очутиться на поверхности в ходе подобной разведки. Я был врачом, но весь последний год провел за подготовкой рапортов и анализов радиологической обстановки на поверхности. Третьим человеком, назначенным для проведения операции, был незнакомый мне коммандос из воздушно-десантной части - водитель и специалист по куче оборудования, которое мы должны были забрать с собой. Майор Томаш Захватович, только это мы и знали из приказа. Встретили мы его только возле вездехода, на котором и должны были отправиться в разведку. Это был высокий и плечистый мужик, каким и следовало быть парашютисту. Со списком в руке он проверял, не хватает ли чего в куче выделенного нам барахла. Когда мы подошли, он небрежно ответил на приветствие.
– Захватович, - сказал он, как будто это должно было все объяснить. Мы представились точно так же лаконично и сложили свои вещи на задних сидениях выкрашенного в маскировочные пятна "хаммера". Когда-то машина должна была выполнять роль подвижного командного пункта, но теперь, после снятия большей части приборов, его посчитали самым подходящим транспортным средством для первой разведывательной вылазки. Впрочем, правильно - ведь это была самая лучшая подобного рода машина, которую мы имели в Бастионе. Майор проверку уже закончил, и генералы, которым было невтерпеж, и которые появились сейчас в застекленной галерейке - они никогда не рисковали могли наконец-то дать нам приказ об отправлении.
Мы уселись в вездеходе, и Захватович включил двигатель. Не используемый довольно-таки долго дизель закоптил небольшое помещение намного быстрее, чем кто-либо мог представить, и добрые двадцать секунд нам пришлось сдерживать дыхание, пока турбины системы вентиляции смогли справиться с ситуацией. Через мгновение внутренние переборки с тихим шелестом перекрыли выход тоннеля. На какой-то момент огни погасли, и мы очутились в абсолютной темноте.
– Вижу темноту, темноту, - сказал Захватович, а потом заразительно расхохотался. А мне уже было показалось, что это еще один придурок, считающий себя славянским воплощением Джона Рембо.
– Огни в полу? Здесь все вверх тормашками, - цитатой на цитату ответил Павел1.
– Мне не оставалось ничего другого как подключиться к диалогу. Думаю, что я выбрал удачно:
– А тут имеется выход в город?
– спросил я, и в этот самый момент внешние ворота с ужасающим скрипом пошли в стороны, заглушая наш смех. В шлюз проник луч ослепительного света. К счастью, очки-хамелеоны тут же снивелировали его яркость. Щель расширялась под аккомпанемент растираемого в пыль камня. Добрые двадцать секунд прошло перед тем, как отверстие расширилось настолько, чтобы пропустить вездеход. Захватович перекрестился и легонько нажал на педаль газа. Трехтонная машина медленно двинулась в сторону света, который охватил вначале плоский капот, а потом и ветровое стекло. В чем-то это было похоже на фильмы Спилберга.
Мы выехали на лесную просеку. Во всяком случае, когда-то это должно было быть просекой среди чуть ли не столетних сосен, от которых сейчас остались выжженные культи, тянущиеся вверх на добрые пару десятков метров. Майор немного проехал вниз и остановил машину рядом с проржавевшей и закопченной табличкой, запрещающей разводить в лесу огонь. Дозиметр, вмонтированный в панель управления, не показывал слишком высокого уровня излучения; впрочем, надетые на нас комбинезоны, благодаря герметичным застежкам, позволяли нам перемещаться и в более зараженной местности.
– Не могли бы вы, капитан, исследовать химический состав воздуха? спросил Захватович. Я кивнул и открыл сумку с анализатором. Где-то через минуту экран заполнился данными.
– Нет никаких химических или биологических субстанций, которые могли бы угрожать жизни, - сказал я, просмотрев несколько графиков.
– Во всяком случае, эта машинка считает именно так.
– Это хорошо, - заметил десантник, - потому что лично я собираюсь подышать этим воздухом без посредников.
С этими словами он отстегнул шлем и потянул носом воздух, выпустил его долгим выдохом, после чего открыл лежащий рядом с ним на сидении сидор и вытащил оттуда пачку сигарет "Кэмел". Благоговейно он снял целлофан и вскрыл. Потом сунул в рот сигарету и подкурил штормовыми спичками, входящими в состав комплекта выживания. В этот же момент Павел пошел его следами. Он стащил с головы герметичный шлем и попросил у Захватовича закурить. Лично я некурящий. Никогда я не понимал, что может быть приятного во вдыхании дыма в легкие, но, видя блаженствующие лица моих приятелей, догадывался, что кое-что в этом быть должно. Весь Бастион был охвачен абсолютным запретом на курение, не только по причине действующих противопожарных систем, но и неполной производительности вентиляции, принцип действия которой основывался еще на старинных, чуть ли ни немецких решениях. С определенным сомнением я снял свой шлем и втянул в легкие первый глоток свежего воздуха. Если не считать сигаретного дыма, я не чувствовал какого-либо запаха или вкуса. Сгоревший же лес давно уже перестал чем-либо пахнуть.
Перекур продолжался добрые пять минут, в течение которых мы не разговаривали. Они наслаждались сигаретами, я же рассматривал округу. Куда не бросишь взгляд, а пространство было не таким уж и обширным, нигде не было видно ни малейшего зеленого пятнышка. Выгоревши деревья, выгоревшая трава и совершенно необыкновенное, синее-синее небо без единого облачка. Тишина настолько полнейшая, что звенела в ушах. Именно эта тишина была самым паршивым из всего. Захватович словно читал мои мысли. Он сунул в проигрыватель компакт-диск, и внезапно нас окутала стена музыки.
– Снова в жизни не сложилось...
– эти слова я помнил. Группа "Будка Суфлера", песня "Сон о долине". Под музыку мы направились вниз по склону. Я глядел на однообразную картину выгоревшего леса и, подобно герою песни, углубился в мечты о долине, к которой мы направлялись, и которая когда-то была нашим домом.
К Вроцлаву мы приближались, объезжая небольшие поселки, лежащие вдоль шоссе на Валбржих. Основная наша задача состояла в проверке, насколько пострадал город после ядерного взрыва и можно ли вообще в нем жить. Мы должны были пробраться как можно ближе к центру, к бункерам под давним Воеводским Управлением, в которых находился Региональный Кризисный Центр. Там нам следовало найти результаты и данные, поступившие ото всех измерительных приборов, установленных вокруг города на случай подобных событий. По мнению штабных, вся операция должна была занять не более шести часов, хотя Захватович с самого начала был настроен весьма скептично к данному пределу времени. Потому-то он и решил объезжать все поселки на трассе, чтобы у нас имелось побольше времени для обнаружения штреков, ведущих в Центр. С его мнением нельзя было не согласиться. Даже сейчас, при свете солнца, мертвый пейзаж казался нам чудовищным, а вот про то, что будет после заката, мы старались и не думать.
В два часа дня мы остановились на обочине шоссе, рядом с придорожным торговым центром. Просторные паркинги вокруг самого супермаркета и других магазинов были совершенно пустыми. Сами же торговые залы, казалось, были целенькими, во всяком случае - издалека. Но наблюдения за территорией с помощью биноклей показало гораздо более печальную действительность. Потрескавшиеся и обожженные во многих местах фасады, там же, где конструкция была послабее - многометровые дыры. За территорией самого торгового центра можно было видеть и фрагмент самого города. С этого расстояния невооруженным глазом были видны обломки труб тепловой электростанции и ободранный параллелепипед небоскреба "Польтегора", который превратился в скелет из бетона и стали. Ударная волна сорвала со здания все фасадные элементы и сдула перегородки изнутри офисных этажей, оставляя лишь нарушенную в нескольких местах железобетонную конструкцию.