Огонь и сера
Шрифт:
– Помню, ты так увлекся реставрацией индийского гроссбуха, что я стал опасаться, как бы законный владелец чего-нибудь не заподозрил.
– Искусство не терпит спешки, – фыркнул Рен. – Книга была прекрасна. Понимаете, тут все дело... во времени. Оно, как сказал Вергилий, уносит все. И прямо сейчас время уносит мои книги – мои прекрасные книги – быстрее, чем я успеваю приводить их в порядок.
Рен заботился о легионах ветхих книг и делил с ними свое обиталище – седьмой, самый глубокий подвал нью-йоркской публичной библиотеки. Стеллажи с неучтенными экземплярами выстроились там стенами лабиринта,
– Согласен, – сказал Пендергаст. – Тогда тебе наверняка отрадно будет узнать, что твоя работа здесь окончена.
– Я бы охотно инвентаризировал библиотеку. Впрочем, – горько рассмеялся Рен, – все это, похоже, хранится в голове у нашей знакомой.
– Ее знания о доме поразительны, и я уже нашел им кое-какое применение.
Рен испытующе посмотрел на собеседника.
– Я хочу, чтобы она нашла в библиотеке все, что касается сатаны.
– Сатаны? Это обширная тема, hypocrite lecteur [9] .
9
Лицемерный чтец (фр.).
– Так получилось, что меня интересует только один аспект: смерть человека от руки дьявола.
– То есть когда человек продает душу? В уплату за услуги?
Пендергаст кивнул.
– Тоже весьма обширная тема.
– Мне не нужна беллетристика, Рен. Меня интересуют лишь документальные источники. Желательно написанные от первого лица или же очевидцами.
– Вы слишком долго находитесь в этом доме.
– И не зря. К тому же ты сам сказал: наша знакомая превосходно владеет содержанием библиотеки.
– Понимаю.
Блуждающий взгляд Рена коснулся дверей в дальней стене зала. Пендергаст заметил это и произнес:
– Хочешь с ней увидеться?
– Спрашиваете! Вы забыли, что я для нее сделал? После того, что случилось здесь летом, я почти ее крестный.
– Я ничего не забываю и буду обязан тебе до конца жизни.
Не говоря больше ни слова, Пендергаст направился к дверям и открыл их. Рен заглянул внутрь, и его желтые глаза загорелись. У дальней стены до самого потолка возвышались полки с книгами, и отсветы пламени из камина взбегали по корешкам роскошных кожаных переплетов. У самого же камина в «крылатом» кресле сидела девушка в окружении еще десятка стульев и диванчиков, расставленных на персидском ковре. Положив на колени массивный фолиант, она листала страницы с гравюрами Пиранези. Новая страница перевернулась, и пламя ярко озарило темные волосы и глаза девушки, обозначило контуры стройной фигуры, которые не скрыл даже длинный передник поверх белого платья.
Рядом на столике жаркие отблески плясали на чайном сервизе на двоих.
Пендергаст тихо кашлянул, и девушка подняла на него глаза. Увидев Рена, она испугалась, но затем, узнав его, отложила книгу и встала.
– Как поживаешь, Констанс? – мягко проговорил Рен своим хриплым голосом.
– Замечательно, мистер Рен, спасибо. – Констанс присела в небольшом реверансе. – А вы?
– Занят, очень занят. Книги отнимают все мое время.
– Никогда бы не подумала, что можно говорить с такой
– Нет-нет, как можно?! – Рен попытался взять себя в руки. Все же быстро он забыл об этом мудром голосе и старомодных, изящных оборотах речи. Забыл, как светятся глубиной времени глаза на молодом прекрасном лице. – Как же ты проводишь время, Констанс?
– Довольно обыденно. По утрам Алоиз наставляет меня в латыни и греческом, а днем я предоставлена самой себе: по большей части изучаю коллекции, исправляю неточности в ярлыках, если таковые встречаются.
Рен метнул быстрый взгляд на Пендергаста.
– Затем у нас поздний чай, и Алоиз читает для меня газеты. После обеда он заставляет меня играть на скрипке, заверяя, что ему нравится моя игра.
– Констанс, в мире нет человека честнее доктора Пендергаста.
– Я бы сказала, в мире нет человека тактичнее.
– Как бы то ни было, я надеюсь, однажды ты сыграешь и для меня.
– С превеликим удовольствием. – Констанс вновь присела в реверансе.
Рен кивнул и уже было направился к выходу, но тут девушка его окликнула. Обернувшись, Рен удивленно приподнял густые брови.
– Еще раз спасибо, мистер Рен, – сказала Констанс. – За все.
Рен шел по коридору к выходу в сопровождении Пендергаста и гулкого эхо.
– Вы читаете Констанс газеты?!
– Само собой, тщательно подбираю статьи. На мой взгляд, это лучшая форма социальной... социальной декомпрессии, скажем так. Мы уже дошли до тысяча девятьсот шестидесятых годов.
– А ее ночные... э-э... вылазки?
– Под моей опекой ей нет нужды добывать пропитание. Я подобрал место для укрепляющих прогулок – от сестры бабушки мне досталось имение на реке Гудзон. Оно все равно пустует. Если все пойдет гладко, Констанс скоро вновь увидит солнечный свет.
– Солнечный свет... – медленно повторил Рен, словно пробуя слова на вкус. – Диву даешься, как она продержалась все время там, в тоннеле у выхода к реке – после того, что случилось. И почему только Констанс открылась мне?!
– Должно быть, ты подкупил ее тем, как заботился о коллекциях. Или она дошла до точки, когда пришлось забыть осторожность и выйти к людям.
– Вы уверены, – покачал головой Рен, – точно уверены, что ей всего девятнадцать лет?
– Физически – да, но я бы не стал ограничиваться возрастом тела.
У входной двери Рен подождал, пока Пендергаст отопрет ее.
– Спасибо, Рен, – сказал фэбээровец.
В открытую дверь ворвался ночной воздух, принося с собой далекие звуки уличного движения.
Переступив через порог, Рен обернулся:
– Вы уже решили, как поступите с ней?
Некоторое время Пендергаст молчал, затем просто кивнул.
Глава 8
Перенесенный по кусочкам из палаццо Дати и кропотливо воссозданный салон эпохи позднего Ренессанса стал одним из самых примечательных мест музея искусств «Метрополитен». Сегодня этот внушительный, но в то же время скромный и строгий выставочный зал выбрали, чтобы провести поминки по Джереми Гроуву.