Огонь и сера
Шрифт:
– Есть одна новость, – сменила тему Хейворд. – Ограничения по набору в полицию Нью-Йорка упразднили, так что можешь возвращаться.
– Ну уж нет, – покачал головой д'Агоста. – Больно долго меня не было. Заржавел я.
– Ну не так уж и долго. При наборе учитывают стаж. Ты ведь работал в Саутгемптоне, посредником ФБР... – Она замолчала на время, сворачивая на Лонг-Айлендское шоссе. – В мой отдел ты, конечно, не попадешь. Зато есть вакансии в других округах центра.
Прошло время, прежде чем до д'Агосты начало доходить.
– Погоди-ка, –
– Я? Бегала? Ты же знаешь, я делаю все по правилам. Я – воплощенный устав. – Однако на миг улыбка на лице Хейворд сделалась шире.
Впереди возник раскрытый зев тоннеля Квинс-Мидтаун, сверкающий кафельной облицовкой в свете флуоресцентных ламп.
Д'Агоста смотрел на Хейворд – на прекрасные черты лица, на то, как она слегка хмурилась, плавно ведя машину в оживленном вечернем потоке. Чудесно вновь оказаться рядом с ней!.. И в то же время он никак не мог отделаться от чувства опустошенности. Вокруг будто образовался вакуум, и его нечем было заполнить.
– Ты права, – сказал д'Агоста, когда они въехали в тоннель. – Эта скрипка может быть ценнее всех скрипок на свете, однако она не стоила жизни Пендергаста.
– Ты не знаешь наверняка, мертв ли он, – сказала Хейворд, глядя на дорогу.
Сколько раз он напоминал себе, как Пендергаст вытаскивал их из передряг, даже когда казалось, будто весь мир против них. Пендергаст умудрялся совершать чудеса... Но сейчас он не вернулся. Д'Агоста чувствовал: сейчас все по-другому.
Он ощущал почти физическую боль, когда перед глазами вставал образ друга, окруженного людьми Фоско.
«Вырваться сможет только один».
В горле встал комок.
– Да, – произнес д'Агоста, – наверняка не знаю. Хотя... – Он достал из кармана платиновый кулон Пендергаста, слегка оплавленный и изрытый оспинками. Д'Агоста снял его с дымящегося трупа Фоско. Секунду посмотрев на украшение, он сжал руку в кулак и уперся костяшками в челюсть. Ему хотелось заплакать.
На том холме остаться должен был он!
– Если бы Пендергаст выжил, то дал бы о себе знать. – Д'Агоста помолчал. – Надо еще подумать, что говорить Констанс.
– Кто это?
– Констанс Грин, подопечная Пендергаста.
Остаток пути через тоннель они провели в молчании. Наконец, когда машина выехала в ночь Манхэттена, Хейворд взяла д'Агосту за руку.
– Высади меня где-нибудь, – с тяжелым сердцем попросил он. – Например, у Пенсильванского вокзала. Доберусь до Лонг-Айленда на поезде.
– Зачем? – спросила Хейворд. – Там тебе нечего делать. Твое будущее здесь, в Нью-Йорке.
Машина проезжала мимо Центрального парка, мимо Мэдисон, мимо Пятой авеню, а д'Агоста молчал.
– Тебе есть где остановиться в городе? – спросила Хейворд.
Он покачал головой.
– Я... – произнесла было Хейворд, но тут же умолкла.
– Что? – посмотрел на нее д'Агоста. В свете уличных фонарей ему показалось, что Хейворд краснеет.
– Я просто подумала: раз
Какое-то время д'Агоста молча смотрел, как скользят по ветровому стеклу пятна и полосы света. Потом – совсем неожиданно – он понял, что нельзя держаться за прошлое. Нужно отпустить его, хотя бы сейчас. Что было, то было, а завтра еще не пришло. Он не властен ни над прошлым, ни над будущим. Он может лишь жить – настоящим моментом.
Тяжесть не исчезла с души, однако д'Агоста ощутил, что нести груз стало легче.
– Слушай, Винни, – тихо произнесла Хейворд. – Говори что угодно, но я не верю в его смерть. Интуиция мне подсказывает, что он жив. Если на свете и есть непобедимые, то Пендергаст – самый непобедимый из них. Он тысячу раз обманывал смерть, обманет и снова.
Д'Агоста слабо улыбнулся.
Притормозив у светофора, Хейворд посмотрела на д'Агосту:
– Ну что, едем ко мне? Не очень-то вежливо заставлять даму спрашивать дважды.
Он повернулся к ней, сжал ее руку.
– Пожалуй, едем, – сказал д'Агоста, улыбаясь все шире. – И чем скорее, тем лучше.
Эпилог
Неласковое ноябрьское солнце освещало, но совсем не грело стены Кастель-Фоско. Сад опустел, и некому было услышать, как журчит вода в мраморной чаше фонтана. Под стенами на гравийной площадке вихрем взвивались пожухлые листья, скрывавшие следы многих машин. Кругом царила тишина. Никто не ехал и не шагал по узкой дорожке, ведущей к склону горы. Только одинокий ворон сидел на бойнице, глядя вниз на долину Греве.
Еще до полудня фургон следователя увез тело Фоско. Полицейские задержались чуть дольше: фотографировали место преступления, брали показания, искали улики, однако ничего существенного не нашли.
Труп обнаружила Ассунта. Ее – пепельно-бледную, потерявшую рассудок – увез домой сын. Прочие слуги тоже покинули замок, радуясь неожиданным выходным. В поместье все равно нечего было делать – ближайшая родственница графа, одна из кузин, сейчас отдыхала на Изумрудном берегу, на Сардинии. К тому же смерть посетила поместье в слишком ужасном обличье, чтобы кто-то захотел оставаться там без особых причин. Замок окружили тени и тишина.
Но нигде в Кастель-Фоско не было так темно и так тихо, как в древних тоннелях, изрывших подножие горы, глубоко под основанием крепости. Здесь не шелестел ветер, и некому было потревожить пыльные могилы, где в саркофагах покоились забытые мертвецы.
Самые глубокие из ходов, прорытые еще этрусками три тысячи лет назад, извиваясь, уходили в темные глубины и заканчивались горизонтальным тоннелем. В конце тоннеля, над кучкой костей лонгобардского рыцаря возвышалась кирпичная стена. Темень была такая, что никто – даже посветив факелом – не смог бы сказать, что кладке, у основания которой валялись останки бывшего обитателя склепа, всего сорок часов.