Огонь на поражение
Шрифт:
— Нет.
Похоже, в самолетах у этих дребнутых миллионеров крыша течет по полной программе…
— Тогда… Тогда пусть они побудут у вас… хоть какое-то время… До конца полета… Вы можете сделать мне это одолжение?..
— Да, но почему?..
— Они показывают не мое время… — Взгляд мужчины снова застыл, как неживой. — На земле мое, а в воздухе не мое… Вы понимаете?.. — Мужчина смотрит девушке прямо в глаза, требовательно и строго.
— Понимаю. — Девушка опустила ресницы. — Вам принести виски,
— Майкл…
— Извините, Майкл.
— Да, пожалуйста.
— Тройное шотландское, без льда?
— Тройное шотландское, без льда. — Мужчина сжал кулачок девушки, в котором скрылись часы с браслетом, и заговорщицки подмигнул.
Девушка быстро приготовила напиток, отнесла. Мужчина сухо поблагодарил кивком.
— Ну что неврастеник? — спросила подруга. Кристина молча плеснула себе виски, выпила глотком, не разбавляя.
— Хуже. Он — сумасшедший. Или стал им на время полета.
— То-то я гляжу, вы там ворковали, как голубки.
— Анжелка, прекрати. Лучше посмотри на это… — Девушка разжала кулачок, на полированной поверхности стола засверкали часы.
— Ну и ну… «Ролекс»… Можно посмотреть? — Анжела бережно взяла часы, приложила к руке. Вздохнула.
— Десять тысяч баксов. Одной монетой. — Взглянула с любопытством на подругу:
— Ты что, предложила ему минет на год вперед? Или — пожизненно?
— Дура ты. Это он на сохран оставил.
— Он что, псих?
— А я тебе разве не сказала? Он, видите ли, уверен, что самолет наш рухнет, потому как этот будильник в воздухе! показывает не его время, а только на земле — его. Усекла?
— Угу.
— Вот и я тоже.
— Слушай, а может, это бомба?
— В голове у него бомба, причем часовая. Ты лучше! скажи, что мне с этим делать? Может, командиру сообщим?
— Сообщи. Хочешь, я сразу скажу, что придет в его седую многомудрую?
— Сама знаю. Но ты представь, что будет, если у этого психа, он сказал, его зовут Майкл, крыша въедет на место, но не с той стороны? Возьмет и заявит, что я сняла с него этот браслет? Попросту — украла!
— Держи. — Анжела взяла пластиковый пакет, бросила туда часы с браслетом.
Придвинула бумагу, ручку:
— Пиши: «Мне, Кристине Ковальской, в такое-то, такое-то время переданы господином таким-то часы „Ролекс“ браслетом…»
Кристина лихорадочно застрочила по бумаге. Подняла голову.
— Слушай, а почему я их взяла?
— Это ты меня спрашиваешь?
— Да нет, что писать?
— Ну, клиент находился в состоянии… э-э… душевного смятения, и с ним трудно было спорить…
— Псих, короче.
— Во-во, псих. Только это не пиши… Ну и — время, подпись… Если хочешь, я тоже подпишу…
Девушка старательно выводит буквы. Поднимает, на миг голову.
— А ты знаешь, он ничего… Симпатичный. И, по-моему, добрый.
— Еще бы не добрый. Десять кусков на руке носить! Пиши!
Молодой человек, который спал в том же салоне первого класса с самого отлета из Нью-Йорка, открыл глаза. Встал, пошел в хвост, в туалет.
Пожилой джентльмен по-прежнему сидел в том же кресле у прохода, подальше от иллюминатора, опустив голову на руку. Возможно, виски помогло.
Возвращаясь обратно мимо пожилого джентльмена, молодой человек ступил неловко, чуть покачнулся, рука его опустилась пожилому на шею. Коснулась едва-едва. Спина Майкла на мгновение напряглась и тут же обмякла. Голова бессильно упала на грудь.
— Извините, сэр. Я так неловок…
Молодой человек занял свое место, укутал ноги пледом и пять минут спустя снова спал. Того, как его правая рука опустилась под пледом и утопила тонкую микроскопическую иголочку в мягкий ворс ковра, заметить никто не мог.
— Слушай, Кристина, а как там твой псих?
— Да он вовсе не псих. Знаешь, так бывает. По-моему, заснул. Виски, наверное, помогло. Посмотри сама.
— Точно. Спит. Как убитый.
Глава 4
Мелодично пропел телефонный звонок. Низами снял трубку. Ему сказали только одно слово. Он улыбнулся едва заметно, погладил тонкие усы. Он умел ждать. Его время пришло.
Он подошел к небольшому секретеру, выдвинул ящик. Из глубины достал тяжелую желтую деревянную кобуру. Нажал кнопку, крышка откинулась. Вынул маузер, любовно погладил ствол. Взвел курок.
Подошел к комнате охранников. Оттуда доносились охи-вздохи, — дебилы развлекались порнушкой. Низами толкнул дверь.
Выстрелы грохотали, пока в магазине не кончились патроны. Первых двоих он уложил двумя пулями сразу, в голову, третьего — двумя в грудь. Но какая-то сила заставляла его нажимать курок раз за разом.
Низами понял — ему просто приятно. Вот это и есть ощущение власти — настоящей власти.
Ахмеда больше нет. Через час прибудут люди. Его люди, Низами. И он решит, что делать дальше. Хотя это ясно и так: либо все люди Ахмеда станут его людьми, либо их не станет.
Ноздри Низами раздулись; Жаль, что Ахмед умер так скоро. Очень жаль. Так и не расплатился за все унижения, которые нанес он, червь навозный, ему, потомку эмиров. Вот так и велит себя называть: Эмир.
Низами не боялся мести авторитетов: они сильны, но считаются с силой. Когда они поймут, что он, теперь уже Эмир, держит в руках не только все бывшие связи Ахмеда и его бывших людей, но и много, много больше, им придется признать его.
Или — умереть.
Ни в какие воровские чести и прочие игры Низами не верил. Эти люди опирались только на силу, только ее уважали. Он покажет им свою силу.