Огонь на солнце
Шрифт:
Саид пересчитал деньги:
— Две сотни? Всего-то? Последние два раза мы срывали больше. Ну, да и черт с ними, в Алжире мы сможем спустить на две сотни динаров больше. Слушай, поедем в Касбу? Местные мальчики с глазами газелей и не догадываются, что приближается к ним этой ночью, пахнущей лимоном.
— Старый вонючий автобус к ним приближается, Саид.
Саид посмотрел на меня своими большими глазами, потом засмеялся.
— Ты не романтик, Марид, — сказал он. — С тех пор как твои мозги опутаны проводами, ты стал скучен.
— Как насчет того, чтобы вздремнуть? —
Автобус остановился в городе Барбара, Аннаба, и в салон залез старик с седой бородой, продающий абрикосовый нектар. Я взял нектар для себя и Халф-Хаджа. Абрикосы — гордость Мавритании, и этот сок был первым знаменованием моего приближения к дому. Я закрыл глаза, вдыхая нежный абрикосовый аромат, затем глотнул густой сладости. Саид залпом опрокинул свою порцию и ограничился кратким «спасибо». Похоже, он даже и не почувствовал вкуса.
Дорога извивалась к югу от темного невидимого побережья в сторону города Константины. Хотя было уже поздно — приближалась полночь, Я сказал Саиду, что хочу сойти с автобуса и поужинать. У меня с полудня во рту не побывало ни крошки.
Константина построена на высоком и крутом известковом уступе, это единственный древний город в Восточном Алжире, переживший столетия иностранных нашествий. Правда, меня сейчас занимало одно — еда. В Константине есть местное блюдо под названием «хорба бейда бел кефта» — суп с фрикадельками, который готовят с луком, перцем, куриными потрохами, миндалем и корицей. Я не пробовал его лет, наверное, пятнадцать, и меня ничуть не заботило, что мы можем опоздать на автобус, после чего придется сутки ждать следующего; я был твердо намерен отведать этого супа. Саид решил, что я рехнулся.
Я съел свою порцию, и, должен признаться, это было объедение. Саид молча наблюдал за мной, потягивая чай. Мы успели на автобус. Я ощущал себя восхитительно, согретый чувством сытости, приправленным ностальгическим жаром. Я занял место у окна, надеясь, что увижу знакомый ландшафт, когда мы будем проезжать через Джиель и Мансурию. Конечно, за окном, как и в моем кармане, не было видно ни зги, кроме луны и пылко сверкающих звезд. Все же я притворялся, что могу отметить вехи, означавшие мое приближение к Алжиру, городу, где провел большую часть детства.
Когда вскоре после восхода солнца мы наконец доехали до Алжира, Халф-Хадж энергично затряс мое плечо и вывел из полудремы. Я и не заметил, как уснул, отчего чувствовал себя омерзительно.
В голове трещало битое стекло, а в шее был ущемлен какой-то нерв. Я вытащил аптечку и заглянул внутрь. В каком состоянии лучше въезжать в Алжир: галлюцинирующим, обдолбанным и в припадке сомнамбулизма или трезвым субъектом, но с тяжелой головой и ноющей шеей? Принятие
— Смотрю, ты уже под балдой, — заметил Саид, когда мы уселись на заднее сиденье. — Я велел шоферу подбросить нас к общественному инфоблоку.
— Я под балдой? Ты видел меня когда-нибудь под балдой в такую рань?
— Вчера. Позавчера. Позапозавчера.
— Я имею в виду любые «когда-нибудь», кроме трех последних. Да я с тонной опиатов в крови действую лучше, чем большая часть людей без них.
— Оно и видно.
Я уставился в окошко такси.
— Зато, — сказал я, — у меня еще осталась целая куча дэдди.
Такой электроники, как у меня в башке, не было ни у кого из арабов. Взять, к примеру, дэдди, контролирующие функции гипоталамуса, — с ними мне не были страшны ни усталость, ни голод, ни жажда, ни боль. Или дэдди, повышающие восприимчивость пяти чувств.
Марид Одран, Силиконовый Супермен.
— Знаешь, — сказал я, задетый язвительностью Саида, — я долго боялся электроники, но теперь не могу себе представить, как я раньше обходился без нее.
— Тогда какого черта ты по-прежнему отравляешь свой мозг наркотиками? — спросил Халф-Хадж.
— Я от природы несколько консервативен. Кроме того, когда я убираю дэдди, я чувствую себя ужасно. На меня сразу обрушиваются боль и усталость.
— А от твоих соннеинок и «красоток» у тебя не бывает побочных синдромов?
— Заткнись, Саид. С чего это ты вдруг стал таким заботливым?
Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся:
— Ты не хуже меня знаешь: религия запрещает алкоголь и сильнодействующие наркотики.
И это мне говорил Халф-Хадж, который если когда и заходил в мечеть, то лишь для того, чтобы прогулять школу!
Минут через десять — пятнадцать шофер такси высадил нас у библиотеки. Я чувствовал странное возбуждение, хотя и не понимал его причины. Я поднялся по гранитным ступеням лестницы к дверям библиотеки. Откуда такая нервозность?
В зале было несколько свободных терминалов. Я сел за серый экран старенького Бат-эль-Марифи. Он спросил меня, какого рода поиск я собираюсь вести. Синтезатор голоса этой машины был создан в одной из североамериканских республик, поэтому у нее были затруднения с арабским произношением.
— Человек, — сказал я, затем нажал кнопку ввода информации.
Когда появился курсор, я произнес в микрофон:
— Монро, запятая, Эйнджел.
Машина подумала над этим с минуту, затем по яркому экрану побежали белые буквы:
Эйнджел Монро
16, улица Сахары (Верхняя) Касба Алжир Мавритания 04-Б-28
Затем я заставил машину распечатать адрес. Халф-Хадж состроил вопросительную гримасу, и я кивнул:
— Кажется, у меня найдутся кое-какие ответы на вопросы.