Огонь на солнце
Шрифт:
— Но ты не можешь так обращаться со своей матерью. Вспомни, что сказано…
— В Коране? Знаю. А что в Пути Истины сказано о проституции? Что там сказано об опустившейся женщине, в которую превратилась моя мать?
— Ты можешь говорить что угодно. Я никогда еще не встречал в Будайене карманника, который бы оказался такой дешевкой.
Я холодно улыбнулся:
— Большое спасибо, Саид, но я больше не живу в Будайене. Ты забыл? И с кражами я завязал. У меня постоянная работа.
Он плюнул мне под ноги.
— А еще недавно ты был готов на все ради заработка в несколько киамов.
— Во всяком случае, если я побывал на дне общества, то это не значит, что и моя мать должна быть там же.
— Прекрати осуждать свою мать.
— Почему
Халф-Хадж пару секунд не сводил с меня безмолвного взора.
— Ну и что? — сказал он наконец. — Половина женщин, опытных и дилетанток, занимаются тем же, однако ты обращаешься с ними по-человечески.
У меня было что ответить ему: «Ты прав, Саид, но ни одна из них не была моей матерью», — однако я промолчал.
Он мог бы возразить на это, да и вообще наша перепалка мне стала казаться глупой и бессмысленной. Злость моя уже порядком повыветрилась, несмотря на то что после стольких лет разлуки эти семейные новости меня здорово расстроили. Трудно было принять их спокойно. Я понимал, что теперь должен забыть свое фальшивое прошлое, а ведь я всегда гордился своим наполовину берберским — наполовину французским происхождением. Одевался я, как правило, в европейском стиле: ботинки, джинсы, клетчатые рубашки. Вероятно, я всегда чувствовал свое превосходство над арабами, среди которых мне выпало жить. Теперь мне предстояло свыкнуться с мыслью, что я всего лишь мог оказаться сосудом, в котором слилась кровь берберов и арабов.
В мои мысли ворвалась хриплая ритмичная музыка в стиле «рок» середины двадцать первого века. Какая-то забытая группа с жуткими подвываниями исполняла отвратную песню непонятно о чем. Я никогда не изучал испанских диалектов и не запасся испаноязычным дадди. Если же мне придется когда-нибудь общаться с колумбийскими промышленниками, то они вполне могут поговорить со мной и по-арабски. Я питаю к ним особо нежные чувства по той простой причине, что на сегодняшний день они являются самыми бойкими производителями наркотиков. А для чего еще нужна Южная Америка? Эта перенаселенная, голодающая, испаноязычная Индия в Западном полушарии. С тех пор как Испания, их страна-прародительница, примерила на себя ислам и вежливо отказалась от него, их национальный характер измельчал. Так их наказал Аллах.
— Терпеть не могу этой песни, — сказала Индихар.
Чири поставила перед ней стакан шараба, легкого напитка; его пьют девушки вроде Индихар, которые алкоголя не употребляют. По цвету он напоминает шампанское. Чири кладет в стакан лед и несколько унций соды, после чего стакан наполняется до краев, хотя — кто кладет лед в шампанское… Зато при этом экономится дорогостоящий напиток. Лед обходится в восемь киамов, идущих на чаевые для Чири. Клуб возвращает три киама девушке, заказавшей налиток. Поэтому они выпивают свои коктейли с космической скоростью. Причиной такой быстроты является работа, вызывающая жажду: попробуй-ка покрутись на эстраде, точно дервиш, забавляя публику.
Чири повернулась бросить взгляд на Жанель, исполняющую последнюю песню. Жанель по-настоящему не танцует, она только дергается, пройдя пять-шесть шагов в один конец сцены, она ждет, когда загрохочет большой барабан. Услышав его бас, Жанель встряхивает грудью, что, вероятно, считает очень эротичным. Насчет этого она, конечно, заблуждается. Затем Жанель бросается в другой конец сцены и проделывает тот же номер еще раз. Все это время она шевелит губами, без слов подпевая мелодии. Жанель — человек-синтезатор. Жанель — синтезированный человек, что ближе к истине. Модди она носит ежедневно, но только поговорив с ней несколько минут, узнаешь, какой именно. Сегодня она
Я устал как черт. Я отодвинул недопитый стакан. Чири посмотрела на меня удивленно.
— Спасибо, Чири, но мне пора.
Индихар нагнулась и поцеловала меня в щеку.
— Не забывай, что мы остались твоими друзьями, хотя ты и стал грязным копом.
— Хорошо, — сказал я и встал.
— Передай привет Папочке, — попросила Чири.
— С чего это ты решила, что я иду к нему? Она улыбнулась, показав свои отточенные зубки:
— Ну как же — примерным мальчикам и девочкам давно пора по домам.
Утвердительно хмыкнув, я вышел через черный ход, оставив ей сдачу.
Я пошел по улице к восточной арке. За пределами Будайена на широком бульваре Иль-Жамель поджидали пассажиров несколько такси. Я увидел своего старого друга Билла и сел на заднее сиденье его машины.
— Отвези меня к Папочке, Билли.
— Что? Ты знаешь меня? Где же мы с тобой познакомились?
Билл не узнавал меня, потому что уже несколько лет не слезал с иглы. Вместо проводов внутри черепа и всяких косметических штучек одно легкое у него заменял большой мешок, постоянно выпускавший в кровь равномерные дозы быстродействующего галлюциногена. Иногда у Билла случались просветы, но он умело их игнорировал и продолжал работать до тех пор, пока не начинал видеть каких-нибудь красных ящериц или другую дрянь. Я попробовал препарат, что струился по его сосудам день и ночь. Эта штука называется РПМ; больше в рот не возьму этого РПМ, хотя сам я в жизни перепробовал немало. Билл же, напротив, клялся, что именно эта дрянь открыла ему глаза на скрытую сущность реального мира. Билл прав: он видел огненных демонов, а я нет. У РПМ был лишь один недостаток (и Билл это признавал): он начисто отшибал память.
Поэтому неудивительно, что он не узнал меня. У меня с ним подобный разговор происходил, наверно, сотню раз.
— Это я, Билл, Марид. Я хочу, чтобы ты отвез меня к Фридлендер Бею.
Билл покосился на меня:
— Странно, парень, не помню, встречались ли мы раньше.
— Встречались. Сто раз.
— Ишь ты — сто раз, — пробормотал он. Включив зажигание, он отъехал от обочины. Мы двинулись не в том направлении.
— Куда, ты сказал, тебе надо? — переспросил он.
— К Папочке!
— Да, верно. Этот африт достал меня: сидит весь день рядом и кидает мне на колени каленые угли. Ничего не могу с ним поделать. Африта невозможно выгнать. Они вечно крутятся в твоей голове. Я уже думаю добыть немного святой воды из Лурда. Может, он ее испугается. А где, кстати, находится этот чертов Лурд?
— В Гасконском халифате, — ответил я.
— Чертовски долго туда добираться! Интересно, высылают ли они заказы почтой?
Я сказал, что не имею ни малейшего представления об этом, и развалился на сиденье. Наблюдая проносящийся мимо ландшафт — езда Билла также безумна, как и он сам, — я обдумывал, что скажу Фридлендер Бею. Я размышлял, как приступить к разговору о своем открытии, о том, что мне рассказала мать, и о своих подозрениях. И все-таки я решил подождать. Вполне вероятно, что информация была внедрена самим Папочкой, дабы заинтересовать меня в сотрудничестве. В прошлом я старательно избегал всяких контактов с Папочкой, ведь принять от него помощь значило навсегда стать его слугой. Но заплатив за мои внутричерепные имплантаты, Папочка сделал взнос, который мне предстоит выплачивать всю оставшуюся жизнь.