Огонь в крови
Шрифт:
Писать ее портрет Люк начал на следующий же день. С первого часа работы в студии собралась толпа учеников. Люди приходили, молча наблюдали, как Люк работает, и уходили. Затем приходили другие. Люк и Надин привыкли находиться на публике, и присутствие посторонних их не слишком смущало. Правда, Надин предпочла бы остаться без зрителей, особенно к концу сеанса, когда она уже порядком уставала. Ей гораздо больше нравилось, когда в мастерской не было никого, кроме Люка.
Она стояла, поставив одно колено на сиденье стула и держась за спинку обеими руками, голова повернута к художнику. Так поставил ее Люк, и ей было не слишком трудно оставаться в одном положении в течение всего сеанса.
Люк постоянно шутил, так что она даже сказала ему, что, если он хочет, чтобы она не улыбалась, он не должен смешить ее.
В ответ Люк рассмеялся, уверяя Надин, что как раз и хочет запечатлеть ее улыбку. Ему нужна живая женщина, а не какой-то там манекен.
– Не хочу писать то, что видят все, – красотку с обложки журнала. Хочу отразить то, что у вас внутри, ваш духовный мир. А для этого нужно, чтобы вы говорили со мной.
Его идея не слишком понравилась Надин.
– Не уверена, что обрадуюсь, если кто-то будет читать мои мысли.
– Ну что вы, читать чужие мысли я не умею. Должно быть, я не слишком точно выразился – я хотел бы изображать не просто красивое личико, а сильную, необычную женщину. Расскажите мне о себе, как вам удалось стать фотомоделью?
Она рассказала ему о Джеми Колберте, избегая смотреть в многочисленные зеркала, расставленные в мастерской, в которых она отражалась. Эти отражения казались ей какими-то странными, неполными, но через пару дней она уже не замечала ни зеркал, ни собственных многочисленных отражений.
Если бы только ей удалось с такой же легкостью не замечать повсюду подстерегавшего ее Шона. Надин старалась как можно плотнее заполнить свой день: по утрам она рисовала, во второй половине дня позировала Люку. Но когда бы она ни оказывалась на берегу, тут же рядом появлялся Шон, а постояльцы гостиницы тактично старались оставить их одних. Они думали, будто делают доброе дело! Знали бы они!
Пока Надин рисовала, Шон играл в теннис на корте и день ото дня становился все смуглее и смуглее. Люк иногда проводил занятия вне студии – в саду, на берегу или рядом с площадкой для гольфа, и Шон всегда норовил попасться Надин на глаза.
Иногда он заглядывал в мастерскую художника, чем приводил Надин в немалое смущение.
В один знойный день во время сеанса Надин смутилась настолько, что Люк отложил кисти.
– Вы, должно быть, очень устали? Отдохните, – предложил он ей. – В любом случае на сегодня достаточно.
Надин выпрямилась, чувствуя, что нога да и плечи тоже совершенно затекли. Она потянулась, чтобы снять напряжение.
– Мне кажется, вам сейчас не повредит массаж, – сказал Люк. – Садитесь. Посмотрим, смогу ли я вам помочь.
Надин повиновалась и села, совсем не думая о том, как это будет выглядеть со стороны. Сильные руки художника опустились на ее плечи и принялись разминать затекшие мышцы, снимая накопившееся за время сеанса напряжение. Надин стала приходить в себя:
– Просто удивительно, Люк!
– Вам уже лучше? – засмеялся художник. – Ну что же. Рад был облегчить ваши страдания, Надин.
– Спасибо, я замечательно себя чувствую, – ответила Надин, с благодарностью глядя на него.
Шон, не выдержав, подошел к ним. Мрачный как туча, губы побелели от злости. Надин вся сжалась под его взглядом. Поспешно обернувшись к Люку, она проговорила:
– Еще раз благодарю вас, Люк. Пойду приму душ и отдохну перед обедом, – с этими словами Надин вышла из студии.
По дороге ее догнал Шон. Какое-то время они шли молча, но у самого номера Надин остановилась и преградила ему дорогу. Убедившись, что вокруг никого нет, она набросилась на него:
– Ради всего святого, оставь меня в покое, Шон! Я устала и больше так не могу...
– В первый раз за весь день я наконец-то застал тебя одну. Ты намеренно избегаешь меня. Будь уверена, от меня не укрылось, как ты делаешь все, чтобы вокруг тебя постоянно были люди и ты не оставалась одна, а я не имел бы возможности поговорить с тобой. Только не притворяйся, будто все это происходит случайно. Ты делаешь это нарочно. И мы оба это хорошо понимаем.
– А я и не думаю отрицать. Я действительно всячески стараюсь избегать тебя.
Шон сверлил ее взглядом.
– Ты что, испугалась, милая? – Его голос прозвучал неожиданно мягко. Перемена, произошедшая в нем, заставила Надин против воли испытать к нему прилив нежности.
– Испугалась? – выдохнула она.
А Шон уже снова смотрел на нее со своей обычной издевкой:
– Боишься оставаться со мной наедине?
– Нет! – вскрикнула Надин.
А ухмылка Шона стала еще шире.
– Так, значит, ты не против?
Краска залила ее лицо, близость Шона сводила с ума, она плохо соображала и оттого еще больше злилась на себя.
– Так ты не против, дорогая? Что-то я не пойму, – откровенно смеялся Шон.
– Не смей называть меня «дорогая»!
– Раньше тебе это нравилось.
Он провел пальцем по ее подбородку и шее, заставив ее затрепетать.
– Не дотрагивайся до меня!
– А Люку Хейнсу, по всей видимости, ты только что говорила совсем другое.
Надин как будто окатили холодной водой. Ну, конечно, где ему понять! Надин кипела от гнева. Разве мог он перенести то, что другой мужчина прикоснулся к ней. Ей надо было нападать первой, не ждать, пока это сделает он. Собравшись с силами, она проговорила:
– У меня затекли плечи, и Люк любезно предложил сделать мне массаж. И только!
– Можно, конечно, это назвать и массажем, но ему явно нравилось делать это, а ты, просто мурлыкала от удовольствия. – Голос Шона звучал холодно и жестоко.