Огонь в затемненном городе (1970)
Шрифт:
Мой отец ушел на войну.
Уже на следующий день мы начали готовиться к возвращению в город.
Тетя собрала нам кое-что из продуктов.
— Кто знает, как вы теперь проживете там, в городе, — говорила она, насыпая муку в пеструю бабушкину наволочку. — Наверно, голод вскоре даст себя знать.
— Что ж, тогда придется варить похлебку из топора, — улыбнулась в ответ бабушка. — Как-нибудь перебьемся.
— Ну, до тех пор пока курица несет яйца… — влез было я, но вовремя спохватился и придержал язык за зубами. Едва не разболтал свою тайну.
Дело состояло в том, что у меня был договор с хозяйкой
Курицу я присмотрел себе уже заранее. Я вообще предпочитал плимутроков леггорнам, хотя помнил еще с пятого класса, что леггорны несутся лучше плимутроков. Однако яйца леггорнов по величине немного меньше. К тому же у меня крайнее предубеждение к яйцам маленького размера, особенно если вопрос идет о гоголе-моголе. Итак, я выбрал курицу породы плимутрок и дал ей имя Кыка. Теперь могу лишь грустно улыбаться: ведь сахару недоставало и мне посчастливилось взбить гоголь-моголь лишь из одного яйца. Но все же я не променял бы свою Кыку ни на какую другую курицу.
Еще я должен объяснить, почему план транспортировки Кыки в город я вынужден был держать в секрете.
Несколько лет назад мы всей семьей гостили летом у тети. Однажды, когда дядя поднимал пар, я нашел в борозде семейство полевых мышей, отнес их домой и поселил в собачьей конуре. Дело в том, что пес (его звали Туке) летом почти совсем не пользовался конурой, кошка же почтительно держалась от нее подальше. Я каждый день давал мышатам молока и зерна, и в конце концов мы, как говорится, сроднились. Мыши относились ко мне с доверием, как дети к своему отцу, не боялись меня и радостно вылезали из соломы, когда я приносил им еду. Потом настало время возвращаться в город, и я решил взять мышей с собой. Сделал им мягкое гнездо в дядиной коробке из-под папиросных гильз, положил туда кое-что съестное и прорезал в крышке дырочки для воздуха. Но мама заметила мои приготовления и строго приказала оставить всякие намерения везти мышей в город. «Там им не место!» — сказала она. И мне не осталось ничего другого, как отнести мышей в дядин амбар, хотя я вовсе не был уверен, что именно в амбаре им место.
Теперь я опасался: а вдруг у мамы будет что-нибудь против Кыки? Правда, домашнюю птицу, курицу, нелепо сравнивать с грызунами, мышами. Но полученный мною в свое время урок сделал меня осторожным.
Утром в день отъезда я принес Кыку из Сооселья в корзинке, прикрытой тонкой тканью, и временно спрятал на гумне. А когда наступил час отъезда, мне удалось пронести ее и пристроить на телегу так, что никто этого не заметил.
Дальше все получилось очень складно. Правда, мой острый слух улавливал кое-какие звуки, издаваемые Кыкой, но никто другой в общей предотъездной суете ничего не услышал. А когда телега тронулась, скрип колес заглушил все.
Дядя держал вожжи. Конечно, я тоже мог бы править, но лошадь всякий раз, когда мимо проезжали немецкие военные грузовики, настораживала уши, и, наверно, я не сумел бы так хорошо успокаивать животное, как его настоящий хозяин.
Вокруг простирались убранные поля. «Красивая земля!» — подумал я, и вдруг мне вспомнился тот унтер-офицер, который сказал это же самое по-немецки. Он нагло заявил, что собирается на нашей прекрасной земле жрать яйца. «Не слишком-то надейтесь, господин унтер-офицер! — мысленно сказал я. — И уж, во всяком случае, яйца моей Кыки в вашу глотку не попадут…»
На мосту Й оавески нас остановил патруль самооборонщиков.
— Что в телеге? — спросил высокий самооборонщик с желтыми усами.
— Беженское барахлишко, — ответил дядя.
— Родственники? — продолжал допытываться усатый.
— Свояченица с матерью и ребенком, — сказал дядя.
— А что это у вас там копошится?
Молчание. У меня похолодело под сердцем.
— Я спросил: что это у вас там копошится? — повторил усатый.
Я вдруг почувствовал, что больше не должен молчать.
— Это курица, — сказал я решительно. — Моя личная курица Кыка. Никакого отношения к другим беженцам она не имеет.
Усатый что-то проворчал.
Мама смотрела на меня удивленно. Я не сказал бы, что взгляд ее был сердитым. Скорее она глядела с интересом.
— Валяйте, — сказал усатый.
Мы тронулись дальше.
Когда проехали мост, мама спросила:
— Где же ты собираешься держать эту курицу?
Я немного подумал и сказал очень тихо:
Надеялся, что в сарае… Да, я думаю, что ее место в сарае.
Часа через два показался город.
Я почувствовал нетерпение, но лошадь двигалась шагом. Мне хотелось скорее попасть домой. Хотелось скорее увидеть, как там все.
«Наверно, все по-прежнему, — думал я. — И одновременно все иначе, чем раньше».
Я подумал о том, что отца теперь нет дома и что это обстоятельство теперь все меняет.
Мне вспомнилось, что отец написал:
«Смотри не вешай носа!»
А мне все-таки было грустно.
У меня есть мама. Есть бабушка. Есть курица Кыка. А отец?
Вот я и затосковал.
МОЙ ДРУГ ОЛЕВ
Теперь настала пора рассказать о моем друге Олеве.
Мы познакомились с Олевом еще в первом классе. В третьем классе мы сели за одну парту, и с тех пор так и сидим вместе.
На основе личных наблюдений я пришел к выводу, что фундамент дружбы — общие интересы. Так и у нас с Олевом — мы оба собираем марки, любим много читать, занимаемся спортом и играем в шахматы. Я играю в шахматы чуть сильнее Олева, но зато его рекордный результат в прыжках в длину на девять сантиметров лучше моего. Кроме того, у каждого из нас есть особые интересы. Это вполне естественно, потому что не могут же два разных человека иметь совершенно одинаковые интересы. Это даже хорошо, когда друзья в некотором смысле дополняют друг друга.
Особое увлечение Олева — техника. Он изучает различные книги по технике и намеревается сам собрать себе радиоприемник, если достанет все необходимые детали.
Я же, наоборот, увлекаюсь естествознанием. Особенно интересуюсь живыми формами природы — зверями и птицами, за поведением которых я неоднократно вел наблюдения. Но и гербарий у меня довольно большой.
И делается просто стыдно, как подумаешь, до чего глупо мы поссорились с Олевом перед моим отъездом в деревню.
Случилось это так.