Огонь

Страндберг Матс

Они скажут, что надо все рассказать маме, пусть даже это ее расстроит. Им не понять, что тогда Ванесса станет вестником несчастья, а их во все времена пристреливают. К тому же мама может ей не поверить.

Выход был. Рассказать обо всем Никке и заставить его самого признаться.

Ванессе показалось, что это хорошая мысль. Но после бессонной ночи она не очень полагалась на свое здравомыслие.

Ванесса опять посмотрела на Мишель и Эвелину. Она любит их, но говорить с ними о таких вещах нельзя.

— Что ты имеешь в виду? — повторила

Мишель, теребя пальцами прядь темных волос.

— Ничего, — ответила Ванесса. — Просто мечтаю.

8

Линнея успела проскользнуть в класс прямо перед носом Петера Бакмана, который, хлопнув дверью класса, громко протопал к учительскому столу. Он буравил глазами спину Линнеи, и она с трудом подавила желание стряхнуть с себя этот липкий, ищущий взгляд.

С тех пор как Линнея обрела магические способности, она с трудом заставляла себя посещать уроки изобразительного искусства. Про Бакмана сплетничали, что он любит обнимать девочек за плечи, прижиматься к ним во время разговора. Но Линнея никогда за ним ничего такого не замечала. Бакман был слишком осторожен, чтобы проделывать это явно. Зато мысленно он позволял себе все, и то, о чем он думал, стоя за учительской кафедрой или обходя класс, приводило Линнею в ужас.

Оливия сидела за последней партой и что-то рисовала в альбоме. Линнея подошла и села рядом. Объяснения все равно не избежать, так уж лучше не откладывать неприятный разговор.

— Ты где была вчера? — прошипела Оливия. — Почему на эсэмэски не отвечала?

Ее синие волосы напоминали Линнее радиоактивную сахарную вату. Сильно накрашенное лицо было бледнее, чем обычно. Струйки пота стекали по вискам, оставляя следы на густо напудренной коже.

— Я забыла ответить, — сказала Линнея.

— Как так можно! — возмущалась Оливия.

— Ты на все лето пропала, и ничего, — возразила Линнея.

— Я тут ни при чем, родители заслали меня на все лето в эту долбаную деревню.

Оливия обиженно смотрит на Линнею огромными, как у персонажей манги, карими глазами. А может, сказать ей, что она лжет, что Линнея несколько раз видела ее летом в городе. Не так много в Энгельсфорсе девушек с синими волосами.

— Ты ходила к Элиасу вчера, да? — говорит Оливия.

— Да.

Оливия старательно рисует в альбоме. Обычный сюжет — девушка с огромными глазами роняет черные слезы.

— Ты хоть бы позвонила, — шепчет она. — Я ведь тоже с ним дружила. Меня сегодня так ломало в школу идти. Это ведь здесь произошло.

Удивительно, даже после смерти Элиаса Линнее не дают побыть с ним наедине!

Она и Оливия познакомились с Элиасом одновременно. Стали ходить в одни и те же места, на одни и те же тусовки. Между Линнеей и Элиасом сразу возникло взаимное притяжение, как будто они были рождены друг для друга. Но за ними всюду хвостом следовала Оливия. Как младшая сестра, которая все делает, как старшие. И от излишней старательности постоянно попадает впросак.

Если

Элиас упоминал какую-нибудь музыкальную группу, на следующий день ее название было вытатуировано у Оливии на руке, и она утверждала, что слушает эту музыку уже сто лет. Ее хитрости были так примитивны, что в конце концов Линнея перестала обращать на них внимание. Но вот что ее бесило по-настоящему, так это когда Оливия начинала вздыхать о «переживаниях» и «проблемах», которые были прикольным аксессуаром, украшавшим ее жизнь. На самом деле достаточно беспроблемную. Мама, папа, старшие браться и сестры обожали Оливию и обращались с ней как с принцессой.

Иногда Линнее казалось, что Оливия использует смерть Элиаса, чтобы поднять собственный статус, подчеркнуть собственную значимость в глазах окружающих.

Потом Линнее становилось стыдно за такие мысли. В конце концов, Оливия — единственная из прежней компании — звонит Линнее, хотя та перестала появляться на общих тусовках. Да, сейчас они практически не общаются, но когда-то неплохо проводили время вместе, хоть Линнея и не помнит, когда и где это было.

Оливия придвинулась ближе к Линнее, цепи на ее футболке звякнули.

— Я не хочу ссориться, — шепнула она.

— Мы и не ссорились, — ответила Линнея.

— Отлично. Тогда я хочу тебе кое-что рассказать. Я видела твоего отца в субботу в Вестеросе.

Линнея окаменела.

— Знаешь, что он сказал?

— Меня это не интересует.

— Перестань, это хорошая новость.

— Хороших новостей про моего отца быть не может.

— Он не пьет.

Линнея сидела, уставившись в парту, на крышке которой кто-то нацарапал название футбольной команды.

— Он сказал, что не пьет. И похоже, это правда. От него не пахло алкоголем. И он был такой… аккуратный.

Я не выдержу этого еще раз, — думала Линнея. — Я больше не могу.

— Да что с тобой! — обиженно воскликнула Оливия. — Я думала, ты обрадуешься…

* * *

Прошлой осенью место за партой рядом с Мину было занято. Там сидела Ребекка.

Теперь это место пустует.

Они дружили недолго. А кажется, целую вечность. Потому ли, что обе были Избранницами? Или потому, что Ребекка была первым настоящим другом Мину?

— Мину Фальк Карими, — говорит новая классная руководительница Ильва, и Мину поднимает руку.

Ильва ставит галочку в журнале. Новой классной руководительнице лет тридцать с небольшим, у нее тонкие светлые волосы, круглые очки и вид старой засушенной воблы.

Мину вдруг пожалела, что с ними нет Макса. Всего на одно мгновение. Конечно, не Макса-убийцы, а Макса-учителя.

Теперь он лежит в больнице в нескольких километрах отсюда. Не двигается и не реагирует ни на что. И никто не знает, очнется ли он когда-нибудь от своей непонятной комы.