Огонёк для трех монстров
Шрифт:
— Отпусти… — стонет она, голосом бездны стонет, не один голос а десятки связанных голосов. — ты плохая отпусти… кто ты?
— Пей, пей, у меня еще есть, пей… — мое свечение усиливается, я обхватываю лицо женщины и целую ее в губы, я выпиваю ее дыхание и запускаю в нее поток света.
— ааааа… — стон, в моих объятьях уже желе подобное существо, оно хочет задушить меня, тянет свои отростки к шее, только делает себе хуже, отростки тоже впитывают мой свет. Червоточина внутри королевы лопается, темные сгустки лужей растекаются под королевой и мной, постепенно кровь начинает светлеть и светится, я еще не отпускаю желе подобное существо, и дарю свет.
—
— Шерх, Шерх… — тихий шепот, смотрю на женщину что сейчас держу в руках, она говорит, только ее не слышно.
— Мама! — мужья подбегают, пытаются влить в нее энергию, Лехш лечит ее раны и органы, я вижу, что она не выживет, ее слишком долго сжирал изнутри источник вечной жизни, смешно получается, источник вечный жизни, который умертвляет все кругом!
— Шерх, исправь… трон… дом… звезда Отиса там… люблю… вас… — она выдыхает последний раз мне в грудь свое жаркое дыхание. Чувствую ее душу, она радуется, она еще не уходит на перерождение. Душа Черной смерти посылает благословение своим сыновьям[S1], но пока еще возле нас.
Мол молча поднимает меня и прижимает к своей груди, Шерх поднимает мать, а Лехш опутывает паутиной Ээое и подвешивает под потолком. Хочу возразить, что он не опасен, только чувствую, что не до него сейчас мужьям. Мы молча выходим на улицу, сейчас оказывается ночь, метет снег, Шерх укладывает тело матери на сугроб и посылает огонь, тоже самое делает и Мол с Лехшем. Тело их матери окутывает синее пламя, в языках пламени мне видится танец красивой молодой женщины, как она изящна! Тонкий стан, черные волосы, грация в каждом взмахе руки. Пламя вздымается все выше и выше, в последних сильных языках пламени мне улыбается плясунья, у меня мурашки по всему телу пошли, бр… Душа матери моих мужей уходит на перерождение. Ветер в итоге развеивает пепел и уносит его вместе со снежинками в круговороте метели.
— Она благословила вас, и спокойно ушла на перерождение, ее душа не поедается больше никем и ничем. — осмеливаюсь я сказать мужьям, когда мы уже после ванны укладываемся спать.
Мужья молчаливы, я чувствую их боль, скорбь, пустоту. Я стеснительная, но сейчас я думаю о них, поэтому я решаюсь. Прыгаю от кровати на пару метров, хлопаю в ладоши и начиная петь и кружить в танце…
Степь шальная войско мчит, ворон гибельный кричит.
Летит, рискуя головой — Казак лихой!
Кони ржут, котел бурлится, дым от трубочки клубится.
Каша, брага, песня, пляс и зыбко в предрассветный час.
Ой, Казак, гуляй пока. Дай поспать своим врагам.
Но в поле диком Есаул опять зовет в зарю.
И вновь несется конница — степная вольница.
Летит, рискуя головой — Казак лихой!
Степь шальная войско мчит, ворон гибельный кричит.
Летит, рискуя головой — Казак лихой!
Казак лихой!
Начинаю пение с шепота, постепенно мой голос нарастает, песня набирает силу, вокруг меня пространство начинает бесноваться, пляшут золотые силуэты, я кружусь в танце, танце скорби, радости, потери и надежды, волосы мой сейчас живут своей жизнью, они полыхают живым пламенем. Эхо разносит слова по сводам пещеры. Я посылаю исцеляющие волны ласки, волны борьбы, нам еще так много нужно преодолеть, в танце я показываю их мать, она сейчас с их отцом, и они счастливы. Наши дети живы и ждут нас. Жизнь — это борьба! На последних
[S1]
19
Мама, мама, сколько оказывается в этом слове смысла! У нас с братьями, так же, как и у всех арахнидов нет эмоций и привязанностей, видимо с появлением Насти в нас, что-то неизменно поменялось. В груди разливается боль, боль живая и она как последняя сука выедает плоть на живую. Мы втроем эгоистично делимся каждый своей болью друг с другом по нашей братской связке, Настю этой болью стараемся не задевать. Только малышка все видит и прикрыться нам от нее до конца не получается.
К смерти мы относимся как к норме. Прекрасно зная, что происходит после смерти физической плоти. К тому же мы живем долго. А тут пропасть в груди, злость берет! Неужели эта маленькая, хрупкая девушка так смогла нас изменить! Поселить в наши души добро, любовь, сострадания.
Шерху еще предстоит подчинить себе наше родное гнездо, а оно не самое сговорчивое из гнезд, всё-таки королевское гнездо. Его еще наши пра пра пра пра отцы выкопали и напитали своей тьмой и кровью, а предки наши были чистым злом, мы их поколение, что бы там не говорили уже разбавленная кровь. Наша мать была слабой тенью величия предков, и она считалась самой сильной Арахной из всей нашей ныне живущей расы. И теперь ее не стало. Шерх должен справиться, он на нее очень похож. Сила, что мы получаем от нашей девочки, сейчас нам не доступна полностью, Настя до конца не восстановилась, у нее уйдет много времени на восстановление, хотя кто знает, мы ведь в живую не сталкивались с источниками света. Все эти размышления, так же, как и боль — гуляют, между нами, тремя в нашей ментальной братской связке.
Мы лежали на кровати, и все втроем гладили волосы малышки, и тут она спрыгивает с кровати и начинает петь! Девочка думала, что она поет, но нет, это был призыв жить! Ее движения в танце завораживали, мы никогда с братьями не видели ритуальный танец жриц, но это однозначно был он — ритуальный танец.
Маленькая девочка через пение и движения своего тела ведала нам сейчас ту боль что мы не могли разделить на троих, она звала за собой, манила. Она отдавала нам себя всю без остатка, разделяла наше горе, забирала тоску и отчаянье и возвращала нам уже надежду и призыв для борьбы, она сейчас была сама жизнь, и о Боги она не понимала, что она сейчас творит! Причем творит не осознано!
Она призвала души нашей матери и отца к себе, они сейчас кружились с ней в одном танце, они улыбались ей и нам, они благословляли нас и говорили, что они сейчас вместе, и что мы обязаны вернуться в родное гнездо и подчинить его, ведь мы их дети!
Мы должны вычистит источник жизни изнанки, убивающий все, из нашей вселенной. В один миг души отца и матери исчезли, так же быстро, как и появились, а мы втроем открыли рты от удивления, и смотрели дальше, как наша девочка поет и кружится в танце.
Призывать души могли только престарелые жрицы наших темных богов, и их было еще меньше, чем носителей света, точнее в последние тысячу лет не было совсем, и они все были темными, а наша девочка светлая!
Она была похоже на язычок маленького пламени, который хотел жить несмотря ни на что. Ее изгибы тела, округлые бедра, соски на груди призывно торчали горошинами, все ее тело сейчас жило и пылало пламенем! Мы втроём так захотели нашу девочку, что испугались, что разорвем ее в жалкой попытке поделить между собой.