Огр

Нигро Дон

СТИВЕН. Я должен отдать их ему, когда он вернется?

КОРА. Готова спорить, ты был озорным мальчишкой. Озорным мальчишкой с небесно-синими глазами и дьяволом внутри. У большинства маньяков-убийц синие глаза, знаешь ли. Но я приручила тебя, так?

СТИВЕН. Ты сожалеешь?

КОРА. В сожаления я не верю. В отличие от тебя. Ты становишься все более задумчивым. Надеюсь, нет у тебя желания рвануть куда-нибудь навстречу новым приключениям и погибнуть?

СТИВЕН. Ты начинаешь скучать?

КОРА. Нет. Это

невероятное приключение – изображать респектабельную особу. Быть принятой в приличном обществе, во всяком случае, в этом пусть довольно узком писательском кругу. Это восхитительно, общаться с такими людьми, как Киплинг и Уэллс. Но твоя задумчивость тревожит меня. Ты чувствуешь, что попал в западню? Со мной?

СТИВЕН. Неволя – естественное состояние творческого человека. Изоляция – непременное условие для того, чтобы произвести что-то на свет божий. Первую часть жизни мы проводим в стремлении вырваться из чрева, а остаток – отчаянно пытаясь в него вернуться.

КОРА (вставая и поднимая СТИВЕНА). Пойдем в спальню, и я позволю тебе вернуться в мое чрево.

СТИВЕН. Это невероятно привлекательное предложение, но я действительно должен закончить этот рассказ в ближайшие день-два, чтобы отослать в «Пинкер» и получить какие-то деньги.

КОРА. Ох, Стивен, я сделала что-то ужасное.

СТИВЕН. Надеюсь, ты не пыталась вновь сварить баранину? Я готов жить, как англичане, но наотрез отказываюсь есть, как они.

КОРА. Нет, все гораздо хуже. Я пригласила Конрадов на выходные.

СТИВЕН. Кора, ты обещала!

КОРА. Не могу понять, почему ты их не любишь. Он – потрясающий писатель.

СТИВЕН. Я очень люблю Конрадов. Я просто не хочу, чтобы здесь постоянно толпились люди.

КОРА. Нам повезло, что они вообще согласились приехать, после того, как ты вел себя в последний раз.

СТИВЕН. А что я сделал? Я ничего не сделал.

КОРА. Ты весь вечер просидел на полу, лопоча с их младенцем. Они наверняка решили, что ты безумен.

СТИВЕН. Почему они могли так решить?

КОРА. А кто, как не безумец, мог уделить весь вечер общению с младенцем вместо того, чтобы поговорить о чем-то серьезном с Джозефом Конрадом?

СТИВЕН. Родители обычно ничего не имеют против, если кому-то нравятся их дети. Я бы не уделял младенцу столько внимания, если бы у нас были один или два свои.

КОРА. Дети? У нас?

СТИВЕН. Неужели это такая дикая идея?

КОРА. Но зачем?

СТИВЕН. Что значит, зачем?

КОРА. С какой целью?

СТИВЕН. Да причем здесь цель? Хотя бы из удовольствия создать новое существо и наблюдать, как оно играет. Что плохого в детях? Тебе нравятся дети Фредерика.

КОРА. Я люблю чужих детей, потому что всегда могу от них уйти, если они начинают сводить меня с ума, но, убей Бог, не могу понять, зачем нам с тобой нужны

свои дети? У тебя есть твоя работа, у меня – моя. Ты постоянно жалуешься, что у тебя нет времени писать. А столько времени у тебя будет, если вокруг будут бегать наши отпрыски, с нескончаемыми криками и просьбами? Чего ты вдруг задумался о детях?

СТИВЕН. Я задумался не вдруг. Я часто думал о детях. Они меня завораживают. Я постоянно задаюсь вопросом, а о чем они думают? Они гораздо ближе к другому месту.

КОРА. Какому другому месту?

СТИВЕН. Нашему предыдущему занятию. Театру, в котором мы играли до того, как появились здесь.

КОРА. Я понятия не имею, что это значит. Младенец орет, сосет, блюет, писает, испражняется с невероятной частотой, воняет, немножко спит, проделывает все это вновь. Он ни о чем не думает.

СТИВЕН. Откуда ты это знаешь?

КОРА. Есть вещественные доказательства того, что он все время ссыт и срет. С чего ты решил, что он еще и думает?

СТИВЕН. Потому что он – человеческое существо.

КОРА. Знаешь, не совсем.

СТИВЕН. Кстати, я почти что помню.

КОРА. Помнишь что?

СТИВЕН. Если бы я мог вспомнить, я бы объяснил. Но не могу, теперь. Хотя вроде бы припоминаю, что все помнил, когда был ребенком. Но младенческие воспоминания ускользают все дальше и дальше по мере того, как человек становится старше. Совсем как у Вордсворта.

КОРА. Совсем это не похоже на Вордсворта. Вордсворт не был безумцем. И я уверена, не стал бы он весь вечер сидеть на полу, корча рожицы младенцу.

СТИВЕН. Так я безумен, потому что люблю детей?

КОРА. Не потому, что любишь. Потому что их хочешь.

СТИВЕН. То есть желания иметь ребенка у тебя никогда не будет?

КОРА. Стивен, если ты хочешь ребенка, попробуй девять месяцев поносить его в себе, а потом вытолкнуть через маленькую дырочку между ног. Если это не умерит твой энтузиазм, можешь продолжить. Только не рассчитывай, что я буду заботиться о них. А теперь я должна определить, в какой спальне минимум плесени, чтобы поселить там Конрадов. К сожалению, они не привезут младенца, поэтому, если ты намерен провести субботний вечер на полу, говорить тебе придется с собакой.

СТИВЕН. Твое предложение мне нравится.

КОРА. А что насчет ящика?

СТИВЕН. Ящика?

КОРА. Да. Будем мы его вскрывать, чтобы посмотреть, что внутри?

СТИВЕН. Может, оставим все, как есть. Не будем тревожить тайну. Глядишь, и найдем ключ.

КОРА. Какой ключ? Этот ящик пролежал в земле лет триста. Ну почему писатели такие дураки? (Отходит, возвращается, эротично целует в губы, смотрит на него, обхватив его голову руками). Ребенок. Святой Боже. Да ты сам ребенок. (Целует в нос и уходит).