Ограбить Императора
Шрифт:
– Ты разве не сказал, что я сейчас занят и освобожусь попозже?
День явно не задался. Одна неприятность следовала за другой.
– Сказал, – виновато ответил Левушка, стушевавшись под строгим взглядом хозяина дома. – Но они настаивают, говорят, что уполномочены Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов.
– Ах, вот оно что, новая власть пожаловала. – Карл Густавович тяжело вздохнул. От этих представителей просто так не отделаешься. – Что ж, пригласи их в мой кабинет. Видно, настало время познакомиться с ней поближе… Ведь не в гостиной же мне разговаривать с представителями
Подхватив под мышку стопку газет, он поднялся и зашагал по длинной ковровой дорожке, уводящей в глубину здания. В огромном кабинете, больше похожем на зал, стены которого были отделаны дубовыми панелями, со стеллажами книг, заставленными до самого потолка, с тремя большими пальмами, разросшимися подле двух больших окон, Карл Фаберже чувствовал себя невероятно удобно и защищенно. Двойные толстые стекла надежно оберегали его покой от громыхания повозок, окриков патрулей, которых с каждым днем становилось все больше, хохота подвыпивших дам, оружейных и винтовочных выстрелов, погонь, да и вообще от всей новой власти. И вот сейчас, несмотря на все его попытки уклониться от встреч с ней, новая власть явилась сама. Весьма скверное предзнаменование. Где-то вдалеке дважды пальнула винтовка. Затем раздался чей-то отчаянный вопль, леденящей занозой уколовший селезенку, а потом вдруг разом все смолкло.
В дверь кто-то сдержанно постучал, и на громкое разрешение Фаберже в кабинет вошли два человека. Первый был одет в длинную кожаную куртку из грубой коричневой кожи, собравшуюся толстыми складками на рукавах, в черных широких матросских брюках, на ногах такого же цвета уставные ботинки. На вид ему было не более двадцати пяти лет. На крепком здоровом лице с легкомысленным румянцем на щеках проступала густая светлая щетина.
Второй вошедший был немного постарше, где-то около тридцати. Высок, худощав. Спина прямая, какая может быть только у людей, привыкших вышагивать по плацу. Черты лица тонкие, если не сказать, изящные. На тонкой верхней губе аккуратно подстриженные усики. В крупных темных глазах застыла усталость. Одет он был в длинную солдатскую шинель без погон. На ногах грубые сапоги, покрытые серой пылью.
– Гражданин Фаберже? – спросил человек в солдатской шинели.
– Э-э-э… Да. А в чем, собственно, дело, господа? – слегка растерявшись, произнес Карл Густавович, понимая, что ничем, кроме неприятностей, подобный визит не вызван. В самом деле, не станет же большевистская власть заказывать ему коммунистические вензеля с бриллиантами!
– Мы к вам пришли по поручению Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, – строго произнес человек в кожаной куртке.
– Извините, а с кем, позвольте, я имею дело?
– Моя фамилия Большаков, а это товарищ Кошелев.
– Да, я вас внимательно слушаю, – ответил Фаберже, строптиво вскинув седую бородку.
– У нас к вам имеется предписание. – Человек в солдатской шинели сунул руку во внутренний карман и вытащил из него толстую сероватую бумагу. – Ознакомьтесь! – протянул он документ.
– Что это? – все более волнуясь, произнес Фаберже. Рассеянно осмотревшись по сторонам, добавил: – Кажется, в гостиной я оставил свои очки. Вы не могли бы мне прочитать, что здесь написано.
– Что ж, извольте. –
– «Решением Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов «Товарищество Карла Фаберже» с имеющимся движимым и недвижимым имуществом передается в распоряжение комитета работников. Отныне его следует называть «Общество служащих Товарищества К. Фаберже». Председатель Петроградского Совета Лев Троцкий»… Печать, подпись, все как полагается. Хотите взглянуть?
– Что это значит? – растерянно спросил Карл Густавович.
Человек в солдатской шинели аккуратно свернул листок бумаги и положил его в карман.
– А это значит, что все ваше имущество национализировано и передано в пользование товариществу, вашим работникам.
– Но у меня наемные работники, они не имеют никакого опыта управления!
– Мы им поможем разобраться.
– Но, позвольте, по какому праву? Я ведь сам создавал свою фирму, а мои работники к моей фирме не имеют никакого отношения.
– Теперь имеют! Так решила Советская власть. Вы что думаете, она позволит эксплуатировать трудящихся? – Голос человека в шинели был простуженным и сырым, каким может быть только стылая петроградская погода.
Карл Фаберже едва сдержался, чтобы не поежиться, и продолжал возмущаться:
– Никто их не эксплуатировал. Они очень хорошо получают за свой труд, и никто из них никогда не жаловался. Наоборот, самые опытные и знающие ювелиры живут в моем доме, их мастерские располагаются на четвертом этаже. Мы живем как одна большая и дружная семья. Вы можете сами у них спросить…
– Спрашивать мы ничего и ни у кого не будем, ваш вопрос уже решен. И закрыт!
– Но что в таком случае делать с моими заказами, материалом? У меня филиалы едва ли не по всей России! Как быть с ними, они тоже национализированы?
– Да, они тоже переданы вашим служащим.
– И как это все в целом понимать?
– Вы не можете распоряжаться имуществом без их разрешения.
– Но что же в таком случае делать мне?
– А что вы? – искренне удивился Кошелев. – Вы такой же работник, как и все остальные, и так же, как остальные, работаете на фирме.
– Кажется, я вас понял, – убито произнес Карл Фаберже.
Кивнув на стопку газет, лежавших на краю стола, человек в солдатской шинели сказал:
– Вижу, что вы газетки почитываете. Похвально… Так вот, в «Известиях Петроградского Совета» завтра можете прочитать о нашем постановлении. Честь имею! – Его рука привычно поднялась, но на уровне плеча ослабла и безвольно опустилась.