Охота к перемене мест
Шрифт:
Варежка по приезде быстро заметила, что о Погодаеве кто-то заботится — обстиран, ухожен.
Чуть не каждый день в кармане у него свежий бюллетень гидрометеостанции. Его печатали на ротаторе и рассылали только большому начальству — в Братскгэсстрой, горком, горсовет, директору ГЭС, на аэродромы, в пароходство. Погодаев охотно, важничая, сообщал прогноз погоды на завтра, уровень воды в Байкале, на плотинах и на пристанях.
Как-то раз Погодаев затащил Маркарова в «индию» и познакомил его с Алевтиной — ей за тридцать, красотой не отличается, но лицо красят темные глаза с длинными
За ужином зашел разговор о загазованности поселка. Когда ветер дует со стороны алюминиевого завода, окон лучше не открывать.
Загазованный воздух побудил Алевтину этой осенью определить сына куда-то в лесную школу. Она мечтает бросить домишко с высокой поленницей дров, но сложность в том, что старожилам «индии» в новом благоустроенном жилье отказывают.
Когда-то, по словам Алевтины, Братскгэсстрой охотно помогал поселенцам. Они строились самостийно без плана, без проекта. Здесь селились кадры строителей, которые сами позаботились о крыше для себя, к тому же кадры пожизненные — уж от своей-то крыши, от своего огорода никто не уедет.
— Ходила я в горсовет с просьбой переселить. Думаете, одна я с такой жалобой? В приемной темно от посетителей. Под каждой крышей свои мыши, в каждой избушке свои поскрипушки.
— Вас, когда селили, предупредили под расписку, что государственная площадь предоставлена не будет? — спросили Алевтину в горсовете.
— Нет, не предупредили.
— Не может такого быть. Всех приезжих, кто селился самовольно...
— А я не приезжала.
— ?
— Местная. И мои родители с незапамятных времен жили в Братске. Наш дом стоял возле угловой башни острога.
Погодаев подтвердил, было такое постановление — самостийных домовладельцев не переселять. Но, по его мнению, оно давно устарело и вообще незаконное.
— Если бы Мартирос помог, я бы жалобу прокурору подал.
Маркаров молча кивнул, рот его был набит пельменями, которые таяли во рту. Когда пельмени растаяли, он сказал:
— Жалобу прокурору мы напишем. Но хорошо бы приложить к ней справку вашей эпидемстанции с анализом — какая в «индии» атмосфера.
— На руки такие справки не выдают, — сказала Алевтина.
— Посоветуюсь с Варварой Белых, нашей советской властью, — сказал Погодаев.
— Запрет незаконный, — повысил тон Маркаров.
Он подумал с усмешкой:
«Уж не затащил ли меня сюда Геннадий, чтобы привлечь к сочинению жалобы?» Но такая предусмотрительная расчетливость не в натуре Погодаева.
Шестаков спросил назавтра Маркарова, как там Погодаев на частной квартире?
— Проходная комната, но с удобствами. Вход через хозяйку...
В последние годы Погодаев наезжал в Братск редко и, откровенно говоря, ожидал увидеть город более нарядным, красивым, чистоплотным.
Хотелось, чтобы некоторые жилые кварталы были подальше от труб алюминиевого завода и лесопромышленного комбината, подальше от прудов аэрации, где отстаиваются отходы.
Опушки леса, подступающего к заводам, вся растительность на сопке обожжены газом. Хвоя плохо видна за усохшими до черноты сучками, ветвями, почерневшими стволами. Когда-то в окрестных лесах было много пчел, все они погибли, звери не забредают сюда теперь, дичь не залетает.
Лиственница более вынослива в загазованной атмосфере, чем сосна или ель.
— Это естественно, — объяснил удивленному Маркарову Погодаев. — Лиственница сбрасывает хвою на зиму, стоит много месяцев оголенная и поэтому не так отравляется.
Кто-то из градоначальников предложил спилить и выкорчевать полуживую рощу, чтобы голые деревья не бросались в глаза, не портили настроения.
Погодаев с этим предложением внутренне не согласен: пусть стоят чахлые, полумертвые ели, сосны, лиственницы, пусть напоминают всем и каждому, что вредоносные дымы улавливаются плохо.
Он помнит старый Братск, рабочий поселок Иркутской области, чуть ли не с младенческих лет. Погодаевы жили тогда в поселке Заверняйке.
По словам деда, газеты к ним приходили на седьмые сутки, письма из Москвы шли в среднем двенадцать дней. Дед рассказывал, что здесь был некогда постоялый двор, куда заворачивали ямщики, землепроходцы, охотники, лодочники. Гена плохо помнил своего деда, но слышал от отца, что дед долгие годы плавал кочегаром на пароходе «Граф Муравьев», который шлепал плицами своих колес по верхней Ангаре — от Иркутска до Падунского порога.
Когда Заверняйку затопили, отец нанялся на железную дорогу и уехал, а они еще с год жили в щелястом бараке на берегу Ангары, шагали по деревянным тротуарам, которые скрипели знакомыми голосами, как половицы. В ушах семилетнего Гены шумел Падун, гул порога доносился издали...
А сейчас монтажников поселили в весьма приличном общежитии, неудобно лишь, что далеко от места работы. Выезжали затемно, дорога дальняя.
Рано утром вонючие дымы ощущаются резче, чем днем.
Маркаров не поленился, списал из стенгазеты и отослал Нонне шуточные стихи инженера В. Панова, посвященные начальству лесопромышленного комбината.
Конечно, вас мы любим очень —Нас свел с ума любви угар!Мы чуем вас и днем и ночью,Ваш хлор, сульфит и скипидар.Ох, как еще чудесно пахнетНаш ЛПК сквозь сизый дым!Кащей над златом так не чахнет,Как вы над варевом своим!Вискозой с вами вместе бредим,Судьба свела нас не на час,Лишь лоси, козы, да медведяПодальше держатся от вас.Нельзя нам жить без древесины!Важна ее продуктов роль!Смирись, небесный купол синий,С дымов не спрашивай пароль!Еще не мало, нет, не малоОн будет клясть свою судьбу.Тайга... она века мечтала,Чтоб в вашу вылететь трубу!