Охота как образ жизни. Сборник рассказов
Шрифт:
Отстрелянных оленей связывают десятками и отпускают по течению, где их вылавливают и обрабатывают.
Романтики мало, но работа нужная и тяжёлая. Почти за месяц работы мы добыли и разделали более трёхсот голов дикого северного оленя.
В свободное от основной работы время, некоторые студенты занимались рыбалкой. По реке, к тому времени, пошла шуга, и хариус забивался в заливы, под тонкий лёд. Мы выползали на животе на этот лёд, продалбливали его ножом, и ловили отменных хариусов.
Когда закончились продукты, а из-за плохой
Но, закончилось всё хорошо, все живые и здоровые вернулись в родной Иркутск, за парты, продолжили обучение. И уже намечали новые маршруты, новые горизонты, новые, трудные, но интересные места.
Одна из следующих экспедиций состоялась в Ханты-Мансийский национальный округ. В то время там, в самом разгаре шло освоение газовых и нефтяных месторождений. И мы ездили туда с целью хоть как-то отразить для общества проблему охраны природы в округе, и собрать необходимый материал для дипломных работ.
Очень понравились хантыйские лыжи. Они особой конструкции. Дело в том, что место, где стоит нога, особым образом возвышено, приподнято над остальной площадью лыжи. Это позволяет снегу, попавшему на верхнюю поверхность лыжи, просто скатываться при ходьбе, не попадая под подошву охотника и не образуя натоптышей. Нужная и удобная деталь. И ещё, – кольцо для обуви делается жёсткое, что придаёт заметное удобство при ходьбе, особенно при резких поворотах. Очень удобные лыжи, проверенные веками.
На ногах специальная обувь для ходьбы на лыжах, – «нярки». Всё продумано, просто и очень удобно. И нет в этом ничего необычного, всё это просто образ жизни.
Да и не может быть иначе: если ты собрался в страну с названием «ОХОТА», постарайся изучить эту страну, понять её, принять. Только тогда ты, человек, сможешь стать следопытом, сможешь понять саму цель и суть охоты. Ты сможешь стать не убийцей, а добытчиком, станешь Охотником, и будешь гордиться этим званием всю жизнь. Будешь с трепетом передавать свои знания и умения детям и внукам.
Сука с грустными глазами
Ветка ощенилась вовремя.
Года три назад, не знала ещё тогда, забрюхатела к осени. На охоту пора, а она вот. Расходился тогда хозяин не на шутку: поддал кирзачём. С тех пор два соска не работают, – отсохли напрочь.
Как вылечилась с того года, – щенится летом. Осенью с полным удовольствием в лес, на соболёвку.
Егор сидел на крылечке, под козырьком, – от солнышка. Курил.
– Слышь, Егор? – Это Валька, жена его законная. Уже два года, как законная, да до того четыре жили. Просто жили, без регистрации. А тут что-то нашло на неё, или подучил кто, пристала, как с ножом к горлу: пойдём, запишемся. Согласился.
– Слышь, Егор, Ветка-то, уже три дня кормит. Чё думаешь-то?
Валька подоткнула подол под трусы, высоко отклячила задницу и возила половой тряпкой по половицам.
– Не моё, конечно, дело, но ораву держать не буду.
– Точно, глянуть надо.
Он неспешно затушил окурок в консервной банке, приспособленной под пепельницу, поднялся, ещё раз глянул на Валькины голяги и направился к собачьей будке.
Ветка, заметив приближение хозяина, вся преобразилась: прижала уши, отвалилась на спину и распахнула своё богатство, широко откинув заднюю ногу. Протянутую руку она лизала подобострастно, не смея шевельнуть всем остальным телом.
Кутята, – мордастые, тугобрюхие, как на подбор, уродившиеся цветом в мать, беззаботно посапывали возле тёплого, розового живота матери. Пахло псиной и парным молоком. На одном соске повисла капля желтовато-белёсой тягучей жидкости. Егор поймал её на палец, понюхал и растёр другим пальцем.
– Добро тебя кормим. Вишь, какое молоко густое, гольные сливки.
Собака, сконфузившись, совсем приникла к тощей подстилке, медленно отвела глаза.
Егор пальцем погладил одного из щенков, другого легонько приподнял за заднюю ножку:
– Кобель. Вон, брылья-то распустил. Нажрался.
Щенков было шесть. Не много. Такая сука может выкормить всех, несмотря на то, что два соска не работают, – сухие.
Руки у Егора, что грабли. В одну ладонь уместилось три щенка, и в другую.
Он снова сел на крылечко, только что протёртое влажной тряпкой, у ног выпустил выводок. Ветка встала, натянула цепочку, следила за действиями хозяина. На другом конце двора, погромыхав цепью, вылез наружу Палкан. Тоже уставился на кутят.
– Вальша, слышь? Дай-ка табуретку.
– Чё это?
– Мужики говорят, если кутят на табурет посадить, то самый умный не упадёт. Вот его и надо оставлять.
Егор разместил щенков на сидении и стал наблюдать. Жена подбоченилась и тоже чего-то ждала. Маленькие слепыши тыкались друг в друга влажными носиками, чуть попискивали, кружились на ограниченном пространстве, но никто не падал. Вот они успокоились, будто даже обнялись, переплелись, и затихли.
– Ну, ты придумал. Вон, в бочку их, – который выплывет, того и оставлять.
Под стоком стояла бочка с дождевой водой, до краёв наполненная ночным гостем.
Это лето вообще удалось, – чуть не месяц стоит жара, а ночи частенько одаривают сельчан дождиками. В огородах всё так и прёт.
– Вот, жестокая ты, Валентина. Я даже удивляюсь на тебя.
– Ой! Я жестокая, гляньте на него.
– А как же, ты работник детского сада, где, можно сказать, тебе доверено воспитание нашего будущего. Воспитание поколений. А ты? Вспомни, как на днях, ты ухватила бедную куру и к чурке. Не каждый мужик так топором владеет: вжик, и нет головы. Бросила обезглавленную птицу, та ещё прыгала, пыталась взлететь, весь двор кровью залила, пока успокоилась. Жестокая.