Охота на большую медведицу
Шрифт:
— Ладно, руки-то это… — хмуро сказал Даниил пиратам. — Обознались.
— Ничего, — успокоил Андраковский. — Может, тогда чайку?..
— Некогда, — вздохнул Даниил и метнул в Артема тяжелый, испепеляющий взгляд.
— Давайте-давайте! — живо сказал Артем. Обняв Даниила и Артема за плечи, Андраковский повел всех в рубку. Бомбар притащил стол, отодвинул мольберт, расстелил скатерть; Катарсис принес из кладовки самовар и чашки, вытащил из шкафа огромный пряник и поставил кипятить воду. Все расселись вокруг стола.
— А что, ваш корабль сильно пострадал от пиратов? — осторожно поинтересовался Андраковский. — Может,
— Не знаю, — пожал плечами Даниил. — Мы решили сперва бандитов обезвредить.
— А где… — маэстро помялся. — Где ваши родители?
— Их пираты усыпили, — ответила Милора. — Там и спят, на звездолете.
— Значит, вы в одиночку полетели? — Андраковский покачал головой. — Думаете, справитесь?
— А что? — вызывающе спросил Даниил.
— Нет-нет, — быстро сказал Катарсис. — Ничего абсолютно!
— А почему вы считаете, что вы вправе наказывать этих несчастных? — печально полюбопытствовал маэстро.
— Возраст здесь ни при чем, — отрубил Даниил. — Мы — представители более высокоразвитой и гуманной цивилизации, поэтому имеем право.
— Конечно, так, — неохотно согласился Андраковский. — Но…
— Это логика воинствующей добродетели.
— Понятия добра и зла очень относительны. Нужен богатый опыт, чтобы верно разобраться.
— Все равно ни у кого нет морального права грабить.
— Но это же не детское дело — карать за проступки. Я всегда считал Землю очень гуманной планетой! У вас, кажется, был даже какой-то Христос, который завещал прощать падших.
— Христос — это легенда, бывший бог. И примитивно под гуманизмом понимать всепрощение.
— А милосердие? Будьте милосердны, дети! Вы идете по зыбкой трясине! Вам надо учиться милосердию и чуткости! Чутко надо подходить, чутко!.. Может, вас плохо воспитывают?
— Наши понятия о нравственности вполне сформировались, чтобы мы могли принимать самостоятельные обдуманные решения и строить свои отношения с людьми на объективных предпосылках! — громко, зло и официально заявил Даниил.
Андраковский ухватил себя за подбородок. Рассуждения этого маленького, самоуверенного землянина брали Я верх над его смутной системой человеколюбия, где одно противоречило другому, где творились письма для будущего и совершались грабежи. Катарсис разлил чай по чашкам, и Даниил, взяв чашку в обе руки, стал дуть, смешно округляя щеки. Милора грызла пряник, роняя крошки, и Артем краснел от стыда за нее и толкал ее ногой Под столом.
«В чем же загвоздка? — думал Андраковский. — Где проходит та эфемерная линия, что не бросает доброго и гуманного по натуре человека — а ведь даже давний воспитатель маэстро пират Параллакс был добр по-своему! — из одной крайности в другую? Где та система воспитания, что учит сильного, мужественного и стойкого землянина быть милосердным, чутким, умеющим прощать? А может, он и не прав вовсе? Может, это и есть доброта — объективная, целесообразная, расставляющая всех по местам и насылающая возмездие?»
Но пока Андраковский думал, в пустоте по направлению к двум катерам несся третий. Это разъяренный Аравиль Разарвидзе случайно обнаружил не подающий признаков жизни «Аввакум», а в нем — спящий экипаж и записку Даниила.
— Шакалы! — шипел Аравиль, форсируя скорость. — Гнусные твари! Подонки!
Катер трясся, двигатель ревел. На экранах иллюминаторов уже вырисовывалась страшная картина: беззащитные дети попались в плен к пиратам. Два состыковавшихся катера, словно вампир и его жертва.
И уютную тишину чаепития вдруг разорвал грохот включившегося динамика.
— Подлый пират, оборотень, садист! — заорал голос Аравиля. — Отпусти детей, слышишь, мерзавец!
Все вскочили, опрокинув чашки. Глаза Милоры полезли на лоб. Даниил ужаснулся. Артем позеленел. Минуты три длилось молчание, потом Андраковский достал бластер и сказал:
— Дети, уходите, пожалуйста…
Глава 4
Педагогическая заваруха
— Это знак, — говорил Катарсис, который верил в приметы. — Этот Аравиль Разарвидзе нам послан судьбой на горе. Чувствую, что нам будет очень плохо.
Андраковский сидел на ручке кресла, молчал и нервно курил сигарету за сигаретой, гася окурки в окошечке циферблата. Бомбар стоял, прислонясь к переборке, и дремал.
Отвязаться от Аравиля было легче, чем думали пираты, но Аравиль еще кричал по радио вслед уходящей «Большой Медведице», что дни ее сочтены и, шайтан их дери, он лично расправится с нею. Но не это удручало маэстро. Очень плохо получилось с детьми. Он едва-едва пошатнул непробиваемую стену справедливости в маленьких землянах, едва-едва попытался освободить окостеневшие души, как этот дурак врывается со своими ругательствами, выворачивая все наизнанку. Смогут ли дети отнестись милосердно к какому-нибудь малопонятному существу, когда первые же пираты на их пути гнусно их обманули, выдавая себя за людей честных и благородных?
Андраковский курил и кашлял, а в иллюминаторе росла громада приближающейся станции «Большая Медведица» — помесь железнодорожного моста, исполинского барабана и автомобильного мотора чудовищных размеров. Обойма из пяти гигантских труб-ангаров торчала, целясь в пустоту, как забытая артиллерийская батарея. Катер сбавил ход и, словно поршень в цилиндр, вплыл в ангар.
— Вошли, — сказал Артем Даниилу.
«Аввакум-2», с погашенными огнями и выключенной сигнализацией гнавшийся за «Большой Медведицей» на гравитационной тяге и потому невидимый, будто черная кошка в угольной яме, плавно замедлился перед пастью ангара. Ни Милора, ни Даниил, ни даже Артем не рассчитывали отпускать пиратов подобру-поздорову. Когда, услышав ругательства Аравиля, Андраковский отправил детей на их катер, Милора предложила этот план: выждать немного, погасить все огни, включить глушители и мчаться за маэстро в погоню, чтобы разведать местонахождение тайной пиратской базы и там прихлопнуть всю шайку, как шляпой тараканов. И Аравиль с Андраковским попались на удочку, разошлись в разные стороны, а потом «Аввакум-2» исчез прямо из-под носа «Санскрита».
Тем временем Андраковский поручил Бомбару перетащить награбленное добро, ушел в свой отсек, высыпал в ванну пакет хвои для аромата и залез в горячую воду.
Он подождал, пока тепло проберется внутрь и расслабит тело, как расслабляют подпруги у седел, взял в руки книжку стихов-танка и задремал. Он сам не заметил, что задремал, книжка поплыла по воде, но вдруг с треском и искрами над головой маэстро включился экран, и Катарсис крикнул:
— Я говорил, что не надо связываться!..
Андраковский от неожиданности хлебнул остывшей воды, закашлялся и погрозил роботу кулаком.