Охота на демиурга
Шрифт:
Я резко вздохнула и чуть не закашлялась, когда ледяной воздух в очередной раз вошёл в мои лёгкие и пронзил всё тело до самых пяток.
Оракулу нельзя отказывать... Я знала это. Чёрт, я ведь сама, сама его создала! Но разве я могла тогда подумать, что однажды мне придётся испытывать его сомнительные таланты на себе?
И как же не хотелось отвечать. Мне показалось, внутри меня что-то зашевелилось - что-то совсем маленькое, но очень больное, окровавленное, страдающее, - и, подняв свои несчастные глаза, прошептало:
– Нет...
Я с силой сжала
– Показывай.
Туман вокруг меня превратился в густую, клубящуюся тьму. А потом она обняла меня, заглянула в глаза, несмотря на то, что они были закрыты, ласково охладила мою спину между лопаток, словно коснувшись этого места ладонью, и тихо сказала уже без всякого хихиканья:
– Договорились.
***
Был в моей жизни человек, который значил для меня больше, чем все на свете шоколадные конфеты, булочки и пирожные. Больше, чем любимые книжки, волшебные сказки и собственные фантазии. Больше, чем весёлые игры - прятки, догонялки и лазанье по деревьям. Больше, чем солнечный свет, зелёная листва на деревьях, птичье пение весной и запах осенних листьев. Больше, чем родители. Больше, чем сама жизнь.
Этого человека звали Олег. И мы всегда были вместе - с того самого момента, когда почти одновременно вылезли из маминого живота. Брат и сестра.
Мы никому не говорили, кто из нас старше, потому что это не имело никакого значения.
Я не представляла своей жизни без него. Все свои радости и горести мы делили пополам, и мои детские воспоминания так же неразрывно связаны с братом, как дерево связано со своими корнями. Мы делали это добровольно, сами не хотели разлучаться ни на секунду, часто даже засыпали, обнявшись.
Я понимала Олега, как саму себя, а он понимал меня. И нам обоим не нужны были никакие друзья, потому что мы давали друг другу всё. Конечно, мы общались со сверстниками, но по сравнению с тем, что для меня значил Олег, все остальные люди казались просто бледными тенями.
Родители считали, что со временем эта странная связь пройдёт хотя бы потому, что мы разного пола. Мол, мальчикам - мальчиковое, девочкам - девчачье. Но они ошиблись. С каждым годом мы всё больше понимали, что не можем друг без друга, наша связь только становилась крепче.
Мы с Олегом были не похожи друг на друга. Весь рост, видимо, при рождении достался ему, поэтому, когда я становилась рядом с братом, казалось, что я младше его года на три. Я была кудрявой и сероглазой, Олег же сражал девчонок наповал своими прямыми светло-русыми волосами и каре-зелёными глазами. С семи лет он ходил в различные секции, занимался каратэ и боксом, и поэтому к четырнадцати годам развил достаточно внушительную мускулатуру. Рядом с ним я всегда выглядела крошечной и очень тощей мышью.
– Ты - моя маленькая девочка с большим сердцем, - так говорил мне брат.
– И я обожаю твои веснушки!
Я была абсолютно счастлива только вместе с Олегом. И только ему давала читать свои рассказы, стихи и сказки, которые писала с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш.
Я любила Олега больше всего на свете. Наверное, нельзя так любить. Нельзя так любить, чтобы быть готовым без промедления продать душу дьяволу за того, кто тебе дорог, отречься от Бога и самой себя, лишь бы он был счастлив. Наверное, нельзя...
Иначе как объяснить то, что у меня отняли брата?
***
Тьма расступилась, холод, сковывающий моё сердце, схлынул, и я оказалась на парковой дорожке, залитой ярким солнечным светом. Зажмурилась на миг, когда солнечный луч ослепил меня, но почти тут же распахнула глаза, услышав громкий крик:
– Догоняй!
– и радостный, счастливый смех.
Я сжала кулаки, впившись жадным взглядом в черты лица мальчика, мчащегося мне навстречу. Сердце жалобно забилось, словно стремилось выпрыгнуть прямо у меня из глотки, кто-то маленький, жалкий и окровавленный поднял голову и, грустно уставившись на бегущего, тихо, отчаянно заплакал.
– Быстрее, Полиша! Давай, сестрёнка!
Каре-зелёные глаза лучились восторгом, в растрепавшихся волосах запутались солнечные лучи, губы растянулись в лукавой улыбке...
– Стой! Олежка! Так нечестно!
На обладателя второго голоса я даже не посмотрела - каждый день я видела этого человека в зеркале.
– Почему?
– довольный, искрящийся счастьем смех.
– Ты сильнее! Больше!
В каре-зелёных глазах мелькнула такая нежность, такая любовь и ласка, что я чуть было не бросилась вперёд, забывшись... Забыв, что это всего лишь видение. Моё прошлое, которое давно осталось далеко позади.
А потом он резко обернулся и, поймав в объятия не успевшую затормозить маленькую кудрявую девочку, расхохотался.
– Попалась!
– Зазнайка!
– она вырывалась, правда, скорее показательно, чем по-настоящему.
– Ты - зазнайка, Олежка! Так нечестно!
Я вздрогнула, когда услышала его тихий ласковый голос, который я тогда я даже не расслышала... Но зато расслышала сейчас.
– А я и не отрицаю, Полиша.
И, не выдержав, я рванулась вперёд, пытаясь достать рукой освещённую солнцем фигуру, дотронуться, вновь почувствовать тепло его тела, увидеть этот родной, тёплый взгляд, предназначенный мне одной.
Но вокруг вновь заклубилась тьма, грубо хлопнув меня по руке. И двое обнимающихся детей скрылись с моих глаз - теперь уже навсегда.
***
Когда тьма вновь расступилась, открыв моему взору балкон, уставленный цветами, я не сразу увидела крошечную фигурку, съёжившуюся в углу, где стояли мешки с землёй, сидящую на холодном полу. Она не издавала ни звука, но я почему-то знала, что она плачет. Беззвучно, но не менее горько.
– Полиш! Ну, маленькая!
– послышался встревоженный голос из комнаты.
– Хватит прятаться!