Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]
Шрифт:
Общие воспоминания о переулках и дворах, об уличной шпане тех лет, о катке на Патриарших, переместили нас из пижонского ресторана в Центре Берлина в далекую, нищую, но счастливую, родную и любимую Москву — город нашего детства. И это было здорово.
— Я редко курю, — сообщил вдруг Дима, — доставая из кармана пачку. — И всегда только один сорт сигарет — «Бастос».
А я глянул на эту невзрачную серенькую пачку с голубым кабриолетом в центре (голубой, значит, легкие) и не удержался от восклицания:
— Вах!
— Что такое? — не понял Линевич.
— Хотите, расскажу забавную историю?
И Дима как бывший советский человек по достоинству оценил случай, происшедший когда-то с моим другом Майклом Вербицким.
Начало
Линевич от души посмеялся, догадавшись о концовке заранее, и все-таки финал получился неожиданным. Я рассказывал историю, иллюстрируя её жестами, и вот, когда извлекал из левого внутреннего кармана пачку любимого «Парламента», вместе с ним выпала на стол фотография Ланки Рыжиковой.
Линевич странно вздрагивает, порывисто поднимает портрет, приближает его к лицу и лишь после этого аккуратно, как бомбу, кладет назад, а потом, словно проснувшись, говорит:
— Извините. Обознался. Кто это? Ваша девушка?
— Это моя жена, — вру я зачем-то.
Но Линевич соревнуется со мной в абсурде и неожиданно просит:
— Подарите мне, пожалуйста, эту фотографию.
— Возьмите, — говорю я, пытаясь не отставать. — Если она вам так понравилась… У меня же остался негатив.
— Видите ли, она очень, очень похожа на одну женщину…
И как между нами могло произойти такое? Вроде не так уж и много выпили.
Не мудрено, что отчет об этой встрече я написал Тополю только через несколько дней, когда немножечко пришел в себя. И ни единым словом не упомянул про историю с фотографией.
Незасвеченную квартиру для временного проживания в столице нашел, конечно, Циркач — самый московский москвич среди нас всех. При достаточном количестве друзей и знакомых разыскать летом пустующую хату — не проблема. У Борьки Зисмана это получилось с третьего телефонного звонка из автомата на Ленинградском проспекте, куда мы тихо выбрели пешочком с Ходынского поля. Дальше двинули на такси, и Циркач все ворчал, что его уже тошнит от машин производства Горьковского автозавода. Что он, в конце-то концов, Борис Немцов, что ли?! Это наш вице-премьер вознамерился пересадить на «волжанки» все правительство и Думу в придачу. А Борис Зисман торжественно обещает завтра же подогнать к подъезду новый джип. Спасибо еще, что не прямо сегодня. Мы появились в Москве утром, но после двух почти бессонных ночей, и к тому же, если я правильно помню, было воскресенье. В общем, самое время по автосалонам бегать!
А старый кирпичный дом на улице с немыслимым названием Девятая Рота выглядел как после артобстрела, но внутри оказалось все хорошо. Видать, сама девятая рота погибла, но рубежей не сдала. Между прочим, я всегда балдел от названий московских улиц: например, Четвертая улица Восьмого марта (почему бы не Восьмая улица Четвертого марта?) или — Тринадцатая линия Красной Сосны (есть ещё Шестая,
Наше временное пристанище располагалось во вполне цивильном месте — у Преображенки. И метро рядом, и рынок, и магазины — это в бытовом смысле, а в стратегическом — тоже неплохо: вокзалы близко, река Яуза под боком и два больших парка — Сокольники и Измайлово — для конспиративных встреч или бандитских разборок места идеальные. Были и другие подходящие объекты — вдоль Яузы тянулись фабрики, гаражи, строительно-монтажные управления — в общем, небольшая внутригородская промзона. А на другом берегу — Матросская Тишина — знаменитая ещё со сталинских времен психушка. И тут же рядом тюрьма. Грустное место. Но, с другой стороны заставляет задуматься о вечном. Вот так пройдешь или проедешь мимо, и уже не станешь просто расслабляться перед телевизором или компьютером в тупом ожидании чьих-то звонков.
Нам расслабляться никогда нельзя. Работа такая. Куда ни приедешь, где ни затаишься, повсюду у нас враги. Обложили, сволочи.
Однако в первый день в Москве враги попрятались по углам, как мыши и сидели тихо-тихо. Это было кстати, нам безумно хотелось спать, но Фил, как врач, уговорил всех сначала пойти перекусить. Готовить самим никаких сил не было, и мы отправились в ближайший ресторан на Большой Черкизовской, я даже его названия не запомнил. А нас там я думаю, запомнили. Пять здоровых лбов, одетых во что попало, приходят без девушек посередь дня, заказывают все самое дорогое и не пьют ни капли спиртного. При этом спят на ходу. Не иначе приняли за каких-нибудь педиков обкурившихся. Но нам было наплевать. Мы не отметили за собой слежки, и было бы странно считать, что мы засветились, появившись все вместе в этом кабаке. И вообще, от кого мы скрывались? Вот это было смешнее всего — мы не знали! Даже генерал Кулаков не знал.
И я сказал ребятам, когда мы вернулись на квартиру:
— Слушайте, пошли они все в баню! Ложимся спать и никаких дежурных оставлять не станем. Дверь тут железная, через окно на шестой этаж вряд ли кто-нибудь полезет, а если и полезет, мы всяко проснуться успеем. Приказываю: немедленно спать.
Приказы не обсуждают. Мои ребята эту истину давно и хорошо усвоили.
Перед сном Фил провел последние сеансы лечения со мной и Шкипером — раны зарубцевались настолько, что были уже практически не видны. Да и не ощущались. Это было удачно. Мне, признаться, уже обрыдло прихрамывать, да и Шкипер чувствовал себя неуютно, пока приходилось помнить, что его левая рука работает не на все сто процентов.
А по вопросу о безопасности я оказался абсолютно прав: за время нашего отдыха ровным счетом ничего не произошло.
Вечером же мы проснулись и колобродили довольно долго. Часов до двух ночи, как минимум, не ложился никто. Телевизор в квартире был отличный — с плоским удлиненным экраном. Имелся ещё и маленький «Панасоник» на кухне, и компьютер стоял очень современный с винтом в десять гигов, из которых четыре оказались забиты игрушками. По этой части у нас Шкипер большой любитель. А Пиндрик принялся видеокассеты изучать. Я же вначале, подвинув Шкипера, изучил дяди Вошину дискету за компанию с Филом и Циркачом, а после все-таки тупо пялился в экран маленького телевизора (большой оккупировал Пиндрик), и телевизор комментировал мне очередные скучные события.
С дискеты мы узнали кое-что новое о наших вчерашних заказчиках и обо всей этой хреновине в целом, но почему-то совершенно не хотелось служебную тему обсуждать. Фил то и дело выходил на балкон покурить, а в перерывах знакомился с довольно скромной, но специфической библиотекой — там обнаружилось много книг по медицине и психологии. Но он действительно больше курил, чем рассматривал книги, и это означало только одно: Фил напряженно размышляет. Циркач же в рассеянной задумчивости перебирал журналы, лежавшие большой стопкой, потом принялся листать не торопясь и вроде как увлекся.