Охота на Герострата

Первушин Антон Иванович

— О чем вы говорили?

— Так, больше все о ерунде. О чем обычно говорят за ужином при свечах в ресторане на берегу Черного моря? Он извергал комплименты, расспрашивал о том, как живется сейчас в Ленинграде, вспоминал свои поездки в наш город. Ему очень нравится Ленинград. Он так и сказал: это второй город в мире, где я согласился бы жить.

— А первый?

— Конечно же, Одесса.

— Понимаю. Что он еще рассказывал о себе? Ты помнишь подробности?

— Я же говорила, он старался быть сдержанным. Но в общих чертах рассказывал, естественно. Он

служил в армии, в каких-то особых частях; дослужился до майора, потом уволился в запас, долго работал в КБ какого-то секретного завода, теперь вот ушел в частный сектор, на вольные хлеба программного обеспечения.

— Он как, вообще, в этом разбирается? Или все больше по административной части?

— Почему же, разбирается и прекрасно…

Еще один верный штрих к проявляющемуся и настолько знакомому образу!..

— Он много шутил, много смеялся. А потом как-то речь сама собой зашла о предсказаниях и предсказателях. Он говорил, кажется, что ему самому предсказали долгую жизнь до старости при условии, если он будет избегать самолетов. Вот, говорил, с тех пор в «Аэрофлот» ни ногой, даже при слове «посадка» вздрагиваю. Ладно бы еще одному в авиакатастрофе погибнуть, но ведь сколько людей еще из-за меня…

Врет, как всегда, не краснея. Интересно, а каким транспортом ты тогда до Одессы своей любимой добирался? Не на шаланде же, полной кефали?..

Елена продолжала рассказ:

— Я в ответ, вроде бы, заметила, что не ожидала увидеть в нем столь суеверного человека. Он возразил, что каждый человек суеверен. И никто за историю человечества еще не доказал, что вера в научный прогноз более весома, чем вера в астрологию. Потом он развил свою мысль в том смысле, что мир более широк и разносторонен, чем принято считать, полагаясь на собственные органы чувств. И если человек действительно хочет увидеть те тончайшие взаимосвязи, что управляют миром на самом деле, он должен начать с себя, в себе отыскать отзвуки истинной реальности. А потом — да, кажется, именно тогда — он предложил мне погадать по руке…

— Понятно, — пробормотал я, — значит, просто-напросто сеанс хиромантии.

— Да, он взял мою правую руку, долго ее изучал, неся какую-то чепуху — я всего уже и не помню, а потом, знаешь, так засмеялся, посмотрел мне в глаза и говорит: «А вот это, наверное, для вас, молодой девушки, самое интересное. Вашего первого и единственного мужа будут звать Борис, а когда вы его впервые спросите, собирается он вас взять замуж или нет, он ответит примерно так: „Редкое удовольствие сменится доброй привычкой“. Мне тогда эта фраза показалась странной, а теперь…»

Та-ак… Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свистит в невидимый свисток.

Ну-ка скажи, Игл, зачем тебе подробности? Тебя выпустили? Тебе позволили жить дальше? Будь доволен и этой малости. И хватит наконец письменному ящику проявлять интерес к содержимому закладываемых в него конвертов!

Самое лучшее, Игл, будет для тебя остановиться уже сейчас. Пока не поздно.

— Все ясно, — сказал я Елене, поднимаясь. — Вопросов больше не имею.

— Так ты

мне не ответил, — встрепенулась она. — Откуда ты его знаешь?

— Это старая история, — сказал я с небрежностью матерого супергероя. — Твой Николай Федорович напомнил мне одного человека. Одного очень неприятного человека…

— И кто же этот человек?

— Долго рассказывать. Как-нибудь потом — хорошо, малыш? Все равно это только совпадение. Тот, на кого я подумал, не мог находиться в середине мая в Одессе.

— Почему?

— Прежде всего потому, что он находился здесь, в Питере. Ну да ладно, хватит на эту тему, — я наклонился и, положив руку ей на колено, поцеловал Елену в губы. — Не обижайся, маленькая. Со временем ты все узнаешь.

— Скотина ты, Борька! Самая настоящая скотина!

— Ну-ну, зачем уж так?

Все-таки обиделась.

— Давай, малыш, — сказал я примиряюще, — сходим куда-нибудь вечером, развеемся. Как ты на это смотришь?

Елена смотрела на это положительно.

— Договорились, — я снова поцеловал ее в губы, испытав при этом вкрадчиво напомнившее о себе возбуждение (и это после бурно проведенной ночи!); Я сразу пожалел о том, что успел одеться.

Через несколько минут я спускался по лестнице. Вышел из подъезда, на ходу оглянулся, увидел Лену в окне и помахал ей рукой. Она помахала в ответ. И вот тут история о суеверном хироманте Николае Федоровиче получила продолжение.

В двух шагах от меня затормозил почти новый БМВ. Дверца со стороны водителя приоткрылась:

— Борис Анатольевич? Орлов?

Я повернулся на голос:

— Да.

— Уделите. Нам. Несколько минут. Своего времени.

Он именно так и говорил — этот появившийся передо мной подтянутый худощавый человек: выделяя каждое произносимое слово, на тонах почти командирски-повышенных. Незнакомец не спрашивал — он требовал «уделить».

— Кто вы такой?

Он махнул перед моим носом удостоверением с новым российским гербом.

ФСК, МГБ, КГБ — хоть горшком назови…

Начинается, подумал я. Вот тебе и «остановиться уже сейчас, пока не поздно». Снова кому-то в высоких сферах понадобился Борис Орлов. Как не вовремя, черт!..

— Что-то срочное?

— Да. Один. Человек. Хочет переговорить. С вами.

Я уже догадался. Выкладывай подробности.

— Знакомый?

— Он. Вас. Знает. И утверждает. Что вы. Знаете его.

— Кто он?

— Вряд ли. Вы знаете. Его имя.

Это уже интересно.

— Ладно, поставим вопрос иначе: когда и где я успел с ним познакомиться?

— Здесь. В Санкт-Петербурге. В мае. Этого года.

Та-ак, Игл. Значит, в мае. Что-то уж очень часто сегодня ты вспоминаешь май. Но выводы пока делать рано, пойдем дальше.

— А в чем, собственно, дело? Если в двух словах… или нельзя?

— Честно говоря. Я. Не в курсе, — признался мой визави. — Моя задача. Пригласить. Вас. На беседу. Но мне. Также. Было сказано. Что если вы. Спросите об этом. Ответить вам. Одним словом. АРТЕМИДА.

— Артемида? — пробормотал я, чувствуя, как сперло вдруг дыхание.