Охота на Горлинку
Шрифт:
«Выполнить приказ отказываюсь. После засады на кладбище меня подозревают. Не исключено, что об этом знают чекисты. В таких условиях ликвидация инструктора райкома вызовет обыск, а возможно, и арест. Я окончательно попаду под подозрение.
ЧТО ПОЮТ В СЕЛАХ?
Мария ходила по близким и дальним селам, хуторам. Не так часто, чтобы привлекать внимание, но и не редко. От села
Учительницу в окрестных селах знали. Оттуда ходили в зеленогайскую школу ребятишки — одна она на этот дальний кусок района. Встречали девушку приветливо. Усаживали за стол, ставили парное молоко, вслух удивлялись: такая молодая, а уже других учит… Рассказывала: «Ваш Петрусь очень старательный хлопчик», — потом доставала толстую тетрадь, начинала расспрашивать сама, не знает ли кто старых песен народных, пословиц, поговорок? Хозяева помоложе задумчиво чесали затылки, сокрушались: «Как-то не прислушивались…» Потом кто-нибудь обязательно вспоминал, что в соседней хате живет дед Панас, много он на веку всего перевидел и байки рассказывать горазд. Торжественно приводили деда. Тот, гордый всеобщим вниманием, охотно и щедро извлекал из памяти одну сказку за другой.
Смеются все дедовым байкам. Удивляются, что учительница так старательно, слово в слово, записывает их в тетрадь. Снисходительно улыбаются мужики: мало ли какие причуды у образованных. Им не вскакивать до рассвета, не спешить на поле…
Идет учительница от одного гостеприимного дома к другому. Все больше и больше записей у нее в тетради. Песен, народных дум, сказаний. Поздно возвращается домой. А то и вовсе заночует в дальнем хуторе, если уроки на следующий день позволяют. Привыкли люди к тому, что Мария Григорьевна за хорошей песней десятки километров пройдет. Комсомольцы предупреждают: «Мария, осторожнее — охотится за такими, как ты, Стафийчук». Мария улыбается, вежливо отвечает: «Пока все обходится, и дальше обойдется».
Однажды встретил ее Нечай. Поздоровались. Мария первой протянула руку, пожурила:
— Не заходишь, хлопче, в гости, совсем забыл…
— Боюсь: приду — и не уйду, — отшутился Нечай.
Поинтересовался инструктор райкома комсомола, что за песни и сказки собирает учительница. Протянула Мария тетрадь. Иван прочитал:
«Когда-то в стародавние времена ездил один мужик на панских лошадях с фурами всюду — пану деньги зарабатывал. Немало всяких чудес этот человек повидал…»
— Все ли, что собрано в тетрадке, относится к таким уж древним временам?
Учительница обидчиво поджала губы:
— Это фольклор, золотая нить языка нашего…
Нечай упрямо склонил голову, глянул исподлобья. Привычка такая у комсомольского инструктора: смотреть на тех, кто ему не нравится, строговато, сдвинув брови на переносицу.
— Знаю я цену народной мудрости, мать эти песни пела, бабка эти байки сказывала. Но сейчас и другое поют в наших селах…
И неожиданно тихо пропел:
Ой, фашисты, чи бендери — Одна сатанина, Ой коли б їх та забрала Лихая година!Голос у парня звонкий, чуть хрипловатый, послушный хозяину. Посерьезнел вдруг Иван:
— А вот эту молодежь особенно любит:
Бандерівські ботокуди, Що ви наробили? Комсомольця молодого Безневинно вбили. Буйний вітер ваші кості Погані розвіє, А забути комсомольця Ніхто не посміє!— Вот какие песни сегодня поют! И хоть написаны они недавно — это тоже фольклор: в них гнев и ненависть народа! Знаете, кто автор, например, той, которую я пел?
Мария Григорьевна качнула головой, она торопливо, пристроив тетрадь на колено, записывала.
— Сложил ее комсомолец Микола Максис, волынчук. Восемнадцать лет было хлопцу, когда встретил свою смерть. А посвятил ее Микола двум комсомолкам, зверски замученным бендеровцами. Погиб хлопец от бандитской пули, а песня его борется…
Знал бы Нечай, откуда идет учительница, — по-другому бы разговаривал. Была Мария на лесном хуторе, что затерялся в такой чащобе — и пройти туда нелегко. В 1935 году появился в этих местах новый человек, Тарас Скиба. За большие деньги купил кусок леса. Батрацкие руки вырубили деревья, выкорчевали пни, кустарник, и эти же руки подняли землю, бросили в нее зерна, поставили дом-крепость и огородили его тыном выше человеческого роста. Редко ходит хозяин дома, Тарас, в села соседние, еще реже — люди к нему. Много рассказов кочует по округе о темных делах, что творились в былые времена (может, и сейчас, кто знает?) на хуторе.
Но это все догадки. Глухой лес, высоченный тын, псы-волкодавы надежно ограждают хутор от любопытных. Скибу называют двужильным — ни себе, ни батракам, которых нанимает посезонно, покоя не дает. Проработать у Скибы уборку, все равно что год каторги отбыть: это знают все парни-бедняки в округе. Знают и другое: растет у Тараса Скибы дочь-красавица. Вдвоем живут они на хуторе, мать девушки умерла еще в войну, как-то внезапно и тихо умерла.
Когда Мария подошла к дому Скибы, казалось, на подворье все вымерло. Только псы-цепняки остервенело прыгали на забор. Наконец вышел хозяин. Хмуро осмотрел девушку, спросил, чего надо.
— Мне бы воды напиться, парит очень, — просительно проговорила Мария.
Скиба молча указал на колодец с притороченным к цепи ведром. Мария пила студеную воду, чувствуя на себе пристальный взгляд хозяина. Тот не уходил, что-то выжидая. Мария выпрямилась и спросила:
— Не знаете ли присказок народных?
— Кое-что знаю, — ответил неприветливо Скиба. — Ну, вот хотя бы эту: «Ты лошадь поил?» — «Поил». — Скиба задумался, потом проворчал: — А, дальше забыл. Может, вы помните?
— Вроде бы помню: «А чего ж у нее морда сухая?» — «До воды не достала».