Охота на Кавказе

Толстой Николай Николаевич

Охота кончилась. Хотя мне ни разу не удалось выстелить, но я все-таки остался доволен, что видел и имел понятие об этом оригинальном роде охоты.

Вообще, стоит посмотреть на нее. Но настоящему охотнику, для которого количество мяса, добытое охотой, не составляет главной цели, понравиться она никак не может. Во-первых, охота эта очень утомительна: для того, чтобы ходить — не только бегать — по этим камышам, топким разливам, грязным тропкам, грудам старого, переломанного и перепутанного камыша, по пожарищам, где острые камни режут вам ноги, как ножом, — на все это надо иметь большую привычку. Во-вторых, кроме выгоды, то есть количества добычи, в охоте этого рода очень мало привлекательного. Мужики, с собаками, идут в камыш, как в свой собственный загон: они вперед уверены, что найдут кабана, а если найдут, то и возьмут его. Они обыкновенно стараются напасть на стаю назимков, свиней и поросят: это — верная добыча, которая вознаграждает их труды. Одна только возможность напасть на большого — чего, впрочем, стараются избегать, потому что он может перепортить собак и даже ранить охотника, — одна эта возможность представляет

некоторый интерес в охоте, только что описанный мной. Но для охотника, который дорожит своими собаками, не собирает их с улиц и около рыбных рядов, интерес этот очень не заманчив. Найдутся, конечно, господа, которые скажут, что именно опасность-то и привлекательна, что они не понимают удовольствия убивать несчастных зайцев, куропаток, красивых фазанов, даже серн и оленей, этих прекрасных, смирных и безоружных животных. То ли дело волк, бросающийся на вас с разверстою пастью, кабан с своими страшными клыками, медведь, готовый задушить вас в своих железных лапах, наконец барс, который одним скачком, одним ударом лапы отправляет вас в вечность, — вот истинная охота, вот благородное занятие: тут есть борьба, опасность, здесь нужна и ловкость, и сила, и храбрость! На этого рода возгласы и рассуждения я мог бы отвечать много, но скажу только одно: кто говорит так, тот не охотник!.. Для настоящего охотника в самой охоте столько завлекательного! Желание взять дичь, за которою он охотится, чувство до того исключительное, что отымает у охотящегося возможность думать о чём-либо другом: в это время опасности для него не существует, он не сознает, не понимает ее, и потому она не в состоянии придать охоте никакого интереса. Спросите охотника, когда он травит зайца, охотника с ружьем, когда собака его сделала стойку или когда гончие гоняют, а он стоит на лазу, даже охотника с сетью, когда перепел отозвался на его вабенье и приближается к нему, — спросите их, есть ли, и даже может ли быть у них в это время какая-нибудь другая мысль, кроме желания затравить, убить или поймать дичь, — спросите, и каждый из них ответит вам: «нет!» Если желание убить или поймать несчастного (обычное выражение неохотников) зайца или перепела так сильно и исключительно, то очень ясно, что на охоте за кабаном или медведем охотник непременно забудет об опасности. Страсть к охоте и желание взять зверя уничтожит даже самое сознание этой опасности…

5. Конная облава

_{Зимняя охота за кабанами}

Охота составляет одно из любимейших занятий кавказских жителей; но для азиатца, который половину своей жизни проводит верхом, первое, необходимое условие охоты — конь. Охота для него — один из видов наездничества, род молодчества, джигитства. Охотится ли кавказец за птицей, — с ястребом или соколом, с борзыми или с ружьем, — за крупным зверем, он всегда верхом. Редко кто-нибудь охотится пешком. Обыкновенно, это какой-нибудь байгуш, охотник по промыслу и, вместе с тем, по страсти, который не имея средств завести коня, стреляет зверя на сиденке иди ставит капкан на лаз или порешень. Так охотятся все так называемые горцы, то есть жители Нагорного Дагестана, Тушетии, Осетии и вообще племена, живущие по главному Кавказскому хребту, где местность и недостаток фуража делают невозможным содержание и употребление лошади; где лошадь — роскошь.

Вообще, горная охота — самая бедная, однообразная, неблагодарная и самая трудная. Подкараулить тура или лису, застрелить горную индейку, турача или горную курочку — вот верх удачи. А сколько трудов и опасностей соединено с этой охотой, где целый день надо лазить по скалам и пропастям, иногда ночевать в горах, под навесом скалы или на дне пропасти! Несмотря па это, горцы почти все охотники. Они с малолетства свыклись с этими трудами и опасностями, и охота — один па любимых их промыслов.

Охоту на Кавказе можно, по местности, разделить па три главные разряда: горную, степную и лесную. Под лесной охотой должно разуметь все роды охоты, употребляемые на плоскостях, в долинах, предгориях и лесистых горах Кавказа и Закавказья. Местность эта так разнообразна, так богата всеми возможными породами дичи, что описать все виды охоты, употребляемые здесь, почти нет возможности. Я постараюсь дать понятие только о некоторых, где я сам участвовал, или описания, слышанные мной от очевидцев. Степная охота — совсем другое дело. Отличительный характер ее, как и вообще степной местности — однообразие; зато самое это однообразие, которое исключает почти всякую случайность, есть одна из причин, почему степная плота — почти самая правильная из всех родов охоты, не только на Кавказе, но и везде. Охота для степных жителей — не только способ к пропитанию, не только выгодный промысел, но, вместе с тем, любимое занятие, единственное развлечение в однообразной жизни; искусство, познание которого составляет для степняка почти необходимое условие существования, — искусство, которому он посвящает едва ли не всю жизнь, которым он гордится, в котором полагает свою честь и даже славу. Главные виды степной охоты: охота с борзыми — за зверем, и охота с ястребами и вообще ловчими птицами — за птицей. Оба эти рода охоты подчинены неизменным правилам, изучение которых составляет целое искусство, и искусство, доведенное жителями степей до возможного совершенства. Другого рода охоты, как-то: охота посредством капканов, ружейная охота, конная облава — за сайгаками, волками и другим крупным зверем — охоты случайные.

Но конная облава особенно любима вообще всеми туземцами Кавказа. Она употребляется преимущественно против крупного зверя, чаще всего на кабанов. Самое удобное время для нее — зима, и особенно снежная, когда большой снег мешает зверю бежать.

Такой зимы на Кавказе, как с сорок седьмого на сорок восьмой, не запомнят и старожилы. В декабре месяце этого года мне случилось участвовать в охоте за кабанами. Накануне дня, назначенного для охоты, мы, то есть князь Ар…… один мой товарищ и я, переехали из станицы в Хамар-Юрт, деревню Арх…, и остановились у его кунака. С вечера явились охотники; им роздали пороху, и они обещали нам убить завтра, по крайней мере, штук двадцать кабанов. Пока князь разговаривал с ними по-кумыцки, я, покуривая из маленькой трубки и поправляя огонь, наблюдал за игрой физиономий будущих наших товарищей по охоте. Все они, как это обыкновенно бывает у азиатцев, говорили очень чинно, не прерывая друг друга, сохраняя важный вид и не выпуская изо рта трубок, только изредка, чрез зубок, поплевывая в огонь. Видно было, однако ж, что разговор шел оживленный.

— О чем толкуете? — спросил я.

— О завтрашней охоте, — отвечал он.

— Ну, что ж?

— Они говорят, что кабанов очень много: охота будет превосходная, особливо, если с нами пойдет Гирей-хан.

— Кто это такой Гирей-хан?

— Это лучший стрелок из всего аула и превосходный охотник.

— Отчего ж он не пришел?

— Его нет в ауле; но вечером он приедет и, только услышит об охоте, завтра явится первый, с своими собаками. Я уже распорядился, чтобы его домашние сказали ему об этом.

— А если он не явится?

Нe отвечая на такой вопрос, князь начал говорить с татарином, сидевшем подле меня.

— Тогда вот он поведет нас, — сказал князь, — он тоже знает места.

Я вопросительно взглянул на моего соседа, который, вынув из зубов трубку, обратился ко мне почти скороговоркой, стараясь, собственно для меня, выражаться как можно яснее и для того беспрестанно трогал меня одним пальцем по плечу.

— Донгуз [5] коп… ровно-ровно-баранта… туда-сюда ходил… твоя увидит… твоя тюбмек [6] якши коп [7] уруби…

5

Кабан.

6

Табак.

7

Степь.

Речь эта произвела удивительный эффект. Все присутствующие смеялись, вероятно, над усилиями моего соседа объясняться со мной.

Однако, нисколько не смущаясь, он продолжал разговор.

— Твоя уруби? — спросил я.

— Уруби, — отвечал он, утвердительно кивая головой.

— Якши?

— Якши!

А Гирей-хан якши уруби?

— Них! — отвечал сосед и, вставив в зубы тоненький чубучок своей трубки, уже давно потухшей, стал глядеть на огонь.

Но я понял, по выражению, с которым сказал он это н и х, что он очень высокого мнения о стрельбе Гирей-хана.

Между тем, сделалось темно, принесли огня, и гости наши разошлись после обыкновенных приветствий. Осталсяодин старичок, с маленькой, подстриженной и красной бородой, вероятно, из почетных. Пока князь разговаривал с ним, товарищ мой давно спал, свернувшись на подушках, в главном углу. Хозяйка стала приготовлять все к ужину, — сперва вымыла пол перед камином, поправила огонь. Наконец, сам хозяин подал нам умыть руки и после этой операции поставил перед нами низенький стол, или, лучше сказать, поднос, покрытый тонким чуреком (хлеб); потом, разорвав чурек на четыре части и снова положив эти куски на поднос, он поставил перед нами блюдо с пловом, тарелку с копченой и разварной бараниной и несколько кусков шашлыка. Разбудив Т., мы начали ужин. Хозяин, разумеется, не принимал в нем участия, даже не садился, а стоял все время у дверей, изредка вмешиваясь в разговор между князем и красным старичком, который был, кажется, большой весельчак. По крайней мере, он говорил без умолку, — говорил и смеялся, а слушатели хохотали, не исключая и меня, хотя я и не понимал ни слова из его рассказов: смех всегда действует на меня заразительно. А лицо веселенького старичка, с его красной бородкой, огромным беззубым ртом, было так оригинально, дышало такой простодушной веселостью, что я очень сожалел о моем незнании кумыцкого языка.

— Он будет с нами на охоте? — спросил я князя, который тотчас же обратился с этим вопросом к старичку и расхохотался на его ответ.

— Он говорит, что непременно поехал бы, да боится проспать, потому что у него молодая жена красавица.

— А разве он женат?

— Разумеется. И жена гораздо моложе его.

Старик, между тем, разговаривал с хозяином, беспрестанно смеясь и показывая нам места, где, лет десять назад, у него были зубы.

— Что говорит он? — спросил я.

— Он рассказывает, что жена его очень ревнива, и просит хозяина, чтоб он поволочился за нею, Обещая ему променяться женами, и требует жеребенка в придачу: хочет ехать в Персию и купить себе еще другую жену…

Между тем, ужин кончился, старик ушел, а мы разлеглись спать на мягких перинах, при свете камина, куда хозяин натаскал целый костер сухих дров. Мороз был сильный, и холод разбудил меня очень рано. Дрова в камине перегорели. Тлелось только несколько угольев. Хозяин раздул их, принес новых дров, — веселый огонек запылал снова, и мы опять уселись перед камином. Наши охотники уже собрались; но выезжать было еще рано: мы ждали, пока на дворе немного обогреется. Наконец, солнце поднялось довольно высоко и, часу в девятом, мы выехали. Гирей-хан еще не приехал; но он присоединился к нам за воротами. Это был старик лет пятидесяти, очень красивый. Он сидел на довольно плохенькой лошаденке, за которой бежали три дворняжки. В руках Гирей держал крымское ружье Я не мастер стрелять из ружья с лошади, а потому, в замен его, взял пару длинных пистолетов, заказанных мной нарочно для конной облавы. У Т. было двуствольное ружье, у князя — винтовка. Всего было нас двенадцать человек.