Охота на Нострадамуса
Шрифт:
– Не знаю, – пожал плечами Бо и, немного помолчав, странно ответил: – Но он иногда говорит со мной.
– Как?
– Я просто слушаю, и все, – загадочно улыбнулся старик. – И зная, что я его слушаю, он говорит. Другие ведь не слышат, им некогда. Я же тут всегда сижу и вижу – все бегут, куда-то торопятся, шумят. Не слышат друг друга. Ругаются, что-то выясняют, делят. Какой уж тут Бог. Вот он и не показывается. А я иногда слышу. Чувствую, как он приходит и говорит.
– О чем?
– О том, что рядом. И любит меня. А если захочешь, скажет и тебе. Удачи, Кейт Либби, и помни, – он снова повторил жест с рукой. – От меня к тебе.
– Я запомню, – пообещала девушка.
Поднеся гармошку к губам,
– Э-э-э, странни-и-ик, посто-ой, прекрати-ка свой путь! – Он вывел на гармошке новый мотив. – Возьми этот каме-ень, ударь себя в грудь! Ударь там, где крест, ударь там, где боль, м-м-м, смахни из глаз слезы-ы, пусть уйдет в землю со-оль.
Предоставив бродяге музицировать в одиночестве, Кейт перешла на другую сторону улицы и забралась в машину, гадая, чем бы себя занять. Сидеть дома было невыносимо, а о том, чтобы заявиться в офис конторы, речи вообще не шло – видеть лица сотрудников и команды Кейт сейчас хотелось меньше всего. Она решила скатать в город и наконец-то как следует его рассмотреть, надеясь, что оживленная суета центра переключит ее невеселые мысли на более позитивный лад. Надо осваиваться, в конце концов.
– Ну, давай. Показывай, – пробормотала она, обращаясь к навалившемуся со всех сторон молчаливому городу, нехотя стряхивающему остатки сна, и плавно переключила передачу.
Кинув последний взгляд на игравшего Бо, Кейт пристегнула ремень и тронула машину с места, не задавая себе ни конкретного направления, ни цели. Пусть город сам ее куда-нибудь приведет, она устала все и за всех решать, платя за свои поступки непомерно высокую цену. Потомившись на светофоре, Кейт прибавила газу, и лабиринты проспектов и улиц раскинулись перед ней.
Муни оказался прав. Чикаго действительно был необычным городом. Прокопченным, старым. Словно коренной зуб, намертво вросший историей и корнями в американскую землю. Просто изначально к нему нужно было как следует присмотреться, равно как, скорее всего, и к любому другому городу на планете. И тогда улицы и площади предстают перед путником в ином виде, а снующие по проспектам прохожие словно снимают маски, перевоплощаясь прямо на глазах. Сколько потребовалось иммигранту-итальянцу времени или лет, чтобы в полной мере ощутить этот дух и атмосферу? Возможно ли предположить, что какой-то другой город может стать для человека вторым домом, а новая земля – родной, как та, которую когда-то пришлось покинуть? Помним ли мы свою связь с землей, существует ли она вообще, бережно передаваемая нашими предками из поколения в поколение вместе с генами? Или же это всего лишь не более чем красивые россказни и легенды доживающих свой век стариков, которым только дай волю подразнить разинувшую рты молодежь у костра в кемпинге, перемежая байки об охотниках и сасквочах преданиями давно канувшей в Лету индейской старины?
Бросив машину на одной из улочек, Кейт посидела в уютном сквере, разбрасывая копошащимся у ног голубям горячую кукурузу, которую зачерпывала из бумажного пакета, который купила тут же, в лотке. Напирающие друг на друга прожорливые птицы, с хрустом уминавшие кукурузу, напомнили Кейт, что она сама еще не завтракала, и, разом высыпав на дорожку весь пакет, Кейт встала со скамейки и пошла к выходу из парка. Перекусив в небольшой кафешке, она снова вышла на улицу и решила пройтись до оставленной в двух кварталах машины пешком. Разглядывала пестрящие тут и там вывески, торопящихся по своим делам пешеходов и снующие туда-сюда кебы такси.
На гудящий город, названный когда-то то ли индейцами в честь луковицы, то ли уже появившимися позднее «местными» в честь хорька, неторопливо опускался вечер. В это время Чикаго представлял собой невероятное, пьянящее зрелище, словно северное сияние, переливающееся всеми цветами радуги. Словно погруженное в вековое самосозерцание гигантское люминесцентное нечто, невесомо парящее в неведомых океанских глубинах, наполненное искорками беспокойных, мятущихся душ.
Чикаго.
Пройдя еще несколько шагов, Кейт остановилась посреди улицы и, задрав голову, посмотрела в безмятежное алеющее небо. Закрыла глаза и вдохнула прохладный вечерний воздух, напитанный запахом пряной осенней листвы. Налетевший ветерок игриво потрепал челку. Кейт открыла глаза. Над ее головой простиралось необъятное алое полотно, по которому плыли, растворяясь и закручиваясь, белые, малиновые, розовые, фиолетовые и такие прекрасные облака, отражающиеся в широко раскрытых зеленых глазах. Она уже забыла, каким красивым может быть вечернее небо.
В последний раз она любовалась угасающим солнцем почти десять лет назад, когда отец привез ее на базу Хейтрук, в штате Мэн. На этой базе корпорация «Хронос» готовила своих будущих агентов для службы в североамериканских офисах. Там новобранцев ожидала муштра на уровне подготовки морских пехотинцев, в сочетании с изучением мировой истории, под руководством преподавателей, которых с радостью приняли в штат Гарварда, Кембриджа или Йельского университета.
Алан Либби долго сопротивлялся уговорам дочери разрешить ей продолжить семейное дело и устроить ее на работу в «Хронос». Но после смерти жены он сдался.
– Собирайся. Я поговорил кое с кем из моих друзей в руководстве корпорации, и тебя готовы взять на обучение. Отправляемся завтра рано утром. Но учти, обратной дороги не будет. Подумай, дочка, хочешь ли ты посвятить свою жизнь одной лишь работе? Не иметь возможности путешествовать в свое удовольствие. Жить там, где прикажет начальство. А главное, хранить тайны, которые ты никогда и никому не сможешь открыть.
Вопрос не нуждался в ответе. Хотя Алан явно не желал для падчерицы такой судьбы, отговорить ее он был не в силах. Кейт, пережившая смерть приемной матери не менее болезненно, чем Алан смерть жены, бежала от горестных мыслей, искала что-то, что могло бы заполнить образовавшийся в ее душе вакуум. И этим чем-то для нее стала работа в «Хроносе».
И вечером следующего дня они достигли ворот базы Хейтрук.
Алан остановил машину, достал из сумки-холодильника пару банок колы и протянул одну из них Кейт. Выйдя из автомобиля, они сели прямо на запыленный капот, пили маленькими глотками холодную газировку и наблюдали за светилом, медленно уходящим за кроны деревьев. Это было так давно.
С возвращением, Кейт. Жизнь продолжается.
Но закончиться уютному, наполненному воспоминаниями о былых временах дню спокойно не удалось. Как только она вспомнила про отключенный мобильник и положила на счет деньги, словно дожидавшийся этого целый день телефон тут же стал разливаться руладами на все лады, едва она вернулась в квартиру и, захлопнув входную дверь, прислонилась к ней спиной, почувствовав, как где-то глубоко внутри начинал шевелиться знакомый теплый комочек.
– Кейт? Ты там как? В порядке? – зазвучал из динамика голос Муни. – От тебя весь день никаких вестей.
– Нормально. Пока жива, – кинув ключи на тумбу у двери, Кейт изогнулась, стягивая сапог. – Решила погулять.
– Ясно. Чего не позвала? Надеюсь, хот-доги еще в силе?
– Конечно. Просто нужно было подумать. Собраться с мыслями. А как вы? Паташик с тобой?
– Мы тоже завалились кое-куда, пропустили пару стаканчиков, у мужиков-то лекарства от всех проблем нехитрые, сама понимаешь, – Муни усмехнулся, и стянувшая второй сапог Кейт ощутила, как дрогнули уголки губ, но тут же вспомнила начало разговора и нахмурилась – итальянец просто так не звонил. – Что-то случилось?