Охота на охотников
Шрифт:
– Ага. И подцепить какую-нибудь бяку, от которой потом у тебя полпричандала отвалится.
– Свят, свят, свят! Это нам не надо.
Поиск одинокой фуры, забитой по самую крышу богатым товаром, продолжался.
Среди слоистых темных облаков, низко нависших над землей, произошло перемещение, образовалась узкая, извивистая, похожая на шелковую ленту щель, словно небеса лопнули, в следующий миг облака сомкнулись вновь и на шоссе сделалось ещё сумеречнее, чем пять минут назад. Зима в России - не самое светлое время.
Группа Стефановича тоже продолжала поиск. Иногда в Стефановиче происходило что-то очень похожее на короткое замыкание, он начинал нервничать, на щеках у него вздувались крепкие кирпично-твердые желваки, седой ежик наползал на брови, тогда бригадир, чтобы успокоить себя, начинал мычать под нос какую-нибудь популярную мелодию, но узнать её было невозможно - Стефанович врал мотив совершенно безбожно...
Трижды он брал в руки рацию и вызывал машину, идущую следом:
– Рашпиль, Рашпиль, откликнись!
Рашпиль ждать себя не заставлял - отзывался незамедлительно.
– Мы не могли ошибиться насчет вторника? Может, они выходят на трассу по средам или четвергам? А, Рашпиль?
– Нет, последнее время они появляются здесь только по вторникам.
– Ладно, передай рацию деду, - просил Стефанович и, когда Егоров брал трубку, задавал ему тот же вопрос: - Слушай, Егорыч, а мы не могли ошибиться?
– Вроде бы нет, - неуверенно отвечал Егоров и, понимая, что неуверенность энтузиазма в их поиск не добавляет, шумно дышал, прочищал голос кашлем: - Нет, не должны ошибиться, никак не должны. Думаю, что сегодня мы их обязательно засечем.
– Слушай, а почему тогда эти люди не живут дома? Почему, сколько мы к ним не приходили, - ни разу не застали? А? Где они живут?
– Живут где-нибудь... хлеб жуют. Не знаю. Может, у баб. А может, у них хата в другом месте имеется. Не знаю. Скорее всего, так оно и есть - в другом месте. Либо у баб.
– А вдруг они забабахались куда-нибудь, за границу, например, на отдых.
– Знаешь, раз уж мы вышли на охоту, то давай проведем загон до конца.
– Пока мы только впустую тратим бензин, Егорыч.
– Что делать? Такова наша жизнь, старик, и другой у нас уже не будет.
Поиск страшного милицейского экипажа продолжался, напряжение нарастало. Стефанович приподнимался над рулем, становясь похожим на старого озабоченного ворона, зыркал по сторонам острыми холодными глазами и просил Левченко:
– Володя, ты не промахнись, пожалуйста, не пропусти. Ладно?
Каукалов подумал о матери: а вдруг она в его отсутствие наведалась домой и, не найдя сына, подняла тревогу? Мозгов ведь у дорогой Новеллы Петровны не больше, чем у банки консервов с жареным частиком или собачьим кормом.
С другой стороны, он сам виноват: мог бы сесть в машину и сгонять в Клязьму, проведать мамашу. Купил бы ей пару апельсинов, колбасы в плоской упаковке, кулек конфет - Новелла Петровна была бы на седьмом небе от счастья. А так она, естественно, дергается. Злость, возникшая было в нем на мать, прошла.
Шахбазов вряд ли бы отпустил его в Клязьму - этот хрипун не сводит глаз ни с него, ни с Илюшки, все время держит около своей ноги: то ли действительно что-то знает, то ли просто чует опасность и предпринимает обычные меры предосторожности, как с Санькой Арнаутовым... Шах - человек скрытный, он не объясняет, что происходит...
Группа Стефановича уже пять с половиной часов впустую утюжила Минское шоссе. Время от времени Стефанович устало отрывал глаза от дороги и поворачивал голову в сторону Левченко.
– Ну как?
– В голосе его слышалось что-то щемящее, больное, в глазах появлялось ищущее выражение, Левченко вместо ответа отрицательно качал головой, и Стефанович сокрушенно вздыхал, хлопал рукой по приборной доске.
– Вот, гады, замаскировались! Но мы все равно из Москвы не уедем, пока не найдем их.
– Может, используем проверенный метод?
– проговорил Каукалов больше для себя, чем для напарника.
– Станем на обочине и спустим колесо?
– Можно, - вяло согласился с предложением напарник.
– Только принесет это что? Денек-то сегодня действительно не того, неудачный денек...
– Удачный или неудачный - это дело десятое.
Каукалов сбросил скорость, заскользил вдоль замусоренной, в черных мазутных разводах кромки шоссе, выбирая место поудобнее. Метров через тридцать он остановился, медленно выбрался из машины, присел, разминая затекшие ноги, потом вяло помахал руками. Проговорил:
– Минут сорок постоим со спущенным колесом, а там... там видно будет.
Они накатали впустую уже довольно много, целиком выработали один бак с горючим, пятнадцать минут назад на голицинской заправке загрузились бензином по самую пробку. Раньше всегда одного бака хватало, а сейчас...
Да, прав ничтожный Илюшка - пустой день. Но возвращаться пустым в особняк Шахбазова нельзя. Если честно, Каукалов даже побаивался этого.
Он обошел "жигуленок" кругом, попинал ногой поочередно колеса, потом нагнулся над левым задним скатом, стоявшим на твердом, вытаявшем из снега асфальте, - если что, и домкрат можно будет поставить, пятка его не оскользнется, - и отвинтив грязный латунный колпачок, сунул его узкой частью и трубочку вентиля. Нажал.
Послышался резкий гадючий свист. Запахло мокрой резиной - колеса на "канарейке" стояли новые, а новая резина всегда пахнет влажной тряпкой, которой стерли с пола помои.
– Фу!
– поморщился Аронов, помотал ладонью перед носом.
"Канарейка" послушно накренилась и, становясь убогой, искалеченной тяжелыми дорогами, несчастной машиненкой, осела на одно колесо.
Каукалов навернул на нипель колпачок, отошел от машины чуть в сторону, одобрительно наклонил голову: вид у "канарейки" был более чем красноречив - вызывал жалость и немедленное желание помочь.