Охота на русалку
Шрифт:
Дверь открыл сам хозяин, улыбался приветливо, обнял как брата. Пригласил на кухню, где можно было курить сколько хочешь, не оглядываясь на жену и детей. Хозяйка мигом накрыла на стол и, чтобы не мешать мужчинам, вскоре ушла к детям.
— Знаешь, Леля вот-вот родить должна. Хоть бы все обошлось благополучно. В последнее время жутко не везет нам. Сплошные неприятности сыплются. И что откуда — не пойму, — развел руками Евгений. Он рассказал, поделился бедами, и Федор Афанасьевич сказал ему:
— Слушай, Жень, здесь не обходится без фискала. Кто-то хорошо осведомленный постоянно капает на тебя повсюду. Подумай, кто это может быть? Кому сие выгодно?
И вот тогда
— Теперь понятны мотивы и причины. Вас хотят, грубо говоря, выпереть под задницу с того места, где торгуете. Но поверь, у этой пары арсенал воздействия на вас очень богатый и далеко не исчерпан. Знаю тебя! Их методами действовать ты не станешь, а остановить паскудников надо, и как можно скорее! Но что им противопоставить?
— Я и не знаю! — признался Евгений.
— И мне ни одна светлая мысль в голову не приходит.
— Дай позвоню в роддом! Может, я уже отец? — достает телефон Женька. — Родила? Полчаса назад? А кто? Сын?! Вот это да! И вес, и рост хорошие! Как жена? Завтра можно навестить? Ну, спасибо, дорогая! — выключил телефон. — У меня сын!
— Поздравляю! — ответил коротко Федор Афанасьевич и спросил: — Скажи, а на кого оформлен их ларек?
— По-моему, на Олега.
— Вот как? Ну что ж! Это меняет дело. Тогда и я могу к ним с проверкой заявиться. Откуда у него такие деньги? Да и не имеет права по своей должности заниматься коммерцией и тем более продажей спиртного…
Мужчины поговорили еще с полчаса. Женя, глянув на часы, заторопился домой, нужно было подготовиться к завтрашнему дню, а Федор Афанасьевич, сделав несколько звонков, лег спать успокоенный.
Евгений, придя домой, решил навести хотя бы беглый порядок. Жена собиралась в роддом наспех. И всюду на стульях, креслах и диване валялась ее одежда. Он прибирал ее в гардероб. Вот так и халат хотел повесить, но из него выпало письмо. Евгений удивился, поднял, прочел обратный адрес, и сразу пропало желание убирать дом: «Вот стерва! Рожать пошла, а с хахалем не завязала! Все еще связь держит. Ишь как его разобрало! Ты любишь ее, а где раньше был, когда она беременной осталась? Эх ты, мужчина! Бабу проверяют до беременности. Когда заделал ребенка, уже о семье заботиться надо, помогать. А ты армией прикрылся. Матери обязан был сказать. Что ж на девчонку взвесил непосильное? Интересно, ответила ему или нет? Вряд ли! Судя по письму, не похоже. Да и зачем он ей? Но почему письмо бережет? Все еще дорог этот Сергей? Но если б хотела, уехала б с ним. А вот осталась! Не решилась еще раз испытывать судьбу. Ребенок, как ни крути, мой, это точно. Лелька не станет лишать его отца. Ну а я понаблюдаю. Сам буду заглядывать в почтовый ящик. Бабе ничего пока говорить не стану. Странно, что промолчала об этом письме. Интересно, написала она ему, что ждет ребенка? Но ведь Сергей своего не захотел растить, где-то за границей живет, куда уж ему чужой? А и мне жену упрекнуть не в чем. Забыла сказать о письме. Но ведь не прятала его, на виду держала! Зачем буду ее беспокоить, тем более теперь, когда она вот-вот станет кормящей матерью? Поживем — увидим, чего он добьется своими письмами? Во всяком случае, покуда мне опасаться нечего», — решил для себя Евгений и, положив письмо в карман, повесил халат в гардероб, а утром отправился навестить Лельку.
Перед роддомом заехал в пивбар, знал — жена обязательно поинтересуется, как там дела, как у Марии. Справляется ли новенькая.
У пивбара, как всегда утром, толчея. Народу столько, что к прилавку не пробиться. Мужики пьют пиво, лечат головы. Им не до баранок с орешками. И только новые
— Куда делся ваш босс? — спрашивает самого младшего из пацанов — золотушного, хилого.
— Он больше не придет. Дядька ему запретил. Оттыздили его так, что не встает. А теперь документы собирают и увезут учиться.
— Куда?
— В спецназ! Так и сказали, что только там Данилки нужны, средь нормальных места нету. И нас туда сунут, когда подрастем. — Шмыгнул носом, опустил плечи.
— За что такая немилость?
— На участковом попухли. Он выболтал Данилкиному дядьке про все. Тот на Даниле оторвался так, что ничему не рады. Обещал и нам уши вырвать — в жопу вставить. Мы теперь к Данилке не ходим, боимся засветиться. А то и нам влетит. А кому охота огрести по первое число?
— Зачем вы участкового трамбовали? — спросил Женька мальчишку.
— За дело! Не без вины. Не будет свой нос в чужую жопу совать. Много знал, вот и схлопотал! Ладно, дядь Жень, пойду к своим, не то обожмут на выручке! — Мальчишка побежал к своим приятелям. Те уже пересчитали раков, следили за Юлькиными руками, вместе с бабой считали деньги.
— Завтра вас ждать? — спросила пацанов.
— Конечно! Куда ж мы денемся? — выскочили, едва получив деньги.
— Как у тебя, Юль? — протиснулся ближе к бабе.
— Зайди к дяде Коле. Мне, сам видишь, некогда. Пусть он расскажет…
Старик сторож топил печь, грея у огня озябшие за ночь ноги, спину, плечи.
— Как дела, гвардия? — подал руку деду. Тот улыбнулся, пригласил присесть, налил гостю чаю.
— Мужика вчера словил возле ларька. К замку приноровился, «гусиной лапой» мылился сковырнуть. Я его и прихватил. Долбанул по шее, он и слетел ко мне в ноги. Пока валялся, я его всего связал, а когда очухался, допросил по строгости. Он из тюремщиков. Его на волю выпустили и не определили никуда, ни с жильем, ни с заработком. А человеку жрать охота. Думал на хлеб взять и убежать. Но я помешал. Развязал его, привел к себе, накормил чем было. Он ел, а с глаз слезы. То от голодухи, по себе помню. Когда поел, дров нарубил много, воды принес, умылся. Так-то и разговорились мы с им. Ох и страшная судьба у мужика. Ни угла, ни куска, никого, где дух перевести можно. Единые беды, на них спит или укрывается.
— Ты его отпустил?
— Конечно. А что с им делать, зассы блоха мои глаза! Кормить его — сил маловато у меня. Сдать в милицию — совесть не дозволила. Поделился с ним, что было, и все на том. Ну уж очень просил помочь ему с работой и углом. Я ему сказал в ответ: «Разве похож я на начальника? Сам бедую день ко дню. Куда уж чужого согреть, сам не краше упокойников». Пошел он в город попытаться на кусок хлеба заработать. Сказал, если ему повезет, обязательно придет и поделится.
— Смотри сам. Только ждешь его напрасно и отпустил зря. В милицию стоило сдать. Тот, кто с «гусиной лапой» лез в ларек ради своего пуза, делиться не умеет и на доброе не способен. Это не я, сама жизнь доказала, — не согласился Евгений.
В это время открылась дверь, и в комнатуху вошел хмурый обросший человек. В руках он держал сумки с харчами:
— Вот, дед, я обещал и пришел. Повезло мне сегодня. Туалеты на оптовом рынке чистил. И заплатили сразу. Через неделю просили снова зайти. Сказали, что городские мужики такой работой брезгуют. Ну а я не гордый. Все смогу, что велят, лишь бы не упасть и на ногах удержаться.
— Ты, милок, сапоги в коридоре оставь да руки помой, — ответил сторож.
Когда тот вышел, дед сказал Евгению тихо: