Охота на Скунса
Шрифт:
Сколько там было граммов тротилового эквивалента в мундирчике собачки, Андрей Кириллович не считал, но его хватило, чтобы нижнюю половину тела Петра Бирюзова превратить в кровавое месиво.
Оглушенный взрывом и боясь, что за ним последует второй; – он тогда еще не успел понять, что пластит несла на себе собачка, – Андрей Кириллович немедленно отправил шефа с сопровождением, а сам остался на месте, доводить ситуацию до законного конца. А конец был такой, что дальневосточный гость, не приходя в сознание, через несколько минут умер. Андрей Кириллович в первое мгновение после отъезда шефа рванулся было подхватить остатки тела гостя и везти их в ближнюю хирургию, но потом понял, что толку от этого уже не будет.
Два крупных прокола за неделю – это уж слишком. Ведь таким же манером мог погибнуть и шеф. И Андрей Кириллович возвращался в офис, неся в душе густой мрак.
И вдруг его ударила догадка: «Да ведь это же Скунс! Собственной персоной. Это его почерк». Он даже остановил машину, прижав ее к бордюру. Слава Богу, здесь было место, чтобы вклиниться между двумя «девятками». Посидев несколько минут с закрытыми глазами, он постарался расслабиться и прокрутить заново в памяти все недавнее «кино», которое кончилось внезапным взрывом. Вот сидит Скунс и рассеянно оглядывает зал. Время от времени он смотрит на «охраняемый объект» – двух собеседников: чина из Администрации и разбитного малого из министерства. А с какой бы это стати ему следить за «охраняемым объектом»? И с чего он взял, что именно этих людей Скунс охранял? Только потому, что тот поднялся почти одновременно с ними? Но в направлении его взгляда беседовали еще два человека: шеф и гость. И если шеф сидел к нему затылком, то гость – лицом. А если этот Скунс такой крепкий ас, то его наверняка и по губам учили читать. То есть он понял, что разговор шефа с гостем подходит к концу, и удачно воспользовался моментом, когда поднялась другая пара гостей. Только и всего.
Бог мой! Да ведь это же сразу можно было бы сообразить! И ждать любого подвоха. Хотя кто мог подумать, что эта мелкая смешная собачонка несла на себе смерть?
Андрей Кириллович стал крутить свое «кино» дальше. Не очень-то он останавливал внимание на том старикашке, что пересекал улицу. Но было одно мгновение: старикашка все еще шел по проезжей части и, скрипнув тормозами, его обогнула «Вольво». И, пожалуй, уши-то были у старикашки те самые.
Андрей Кириллович решил немедленно проверить свою догадку.
Как-никак, почти во всех службах безопасности работают свои люди. Где-то когда-то они обязательно пересекались. А многих связывает нормальное фронтовое братство, кровь, пролитая в горах и долинах. Все они лечатся в одной поликлинике, ездят бесплатно в одни санатории и оказывают друг другу приватную помощь.
Он круто развернул машину и поехал в другой офис, где сегодня шеф быть не собирался. Оттуда он связался с кадровиком Администрации, которого знал хорошо, обрисовал ситуацию и послал факсом фоторобот. То же самое он сделал и с министерством.
Минут через двадцать из обеих точек ему пришел отрицательный ответ. Похожих людей в службе безопасности у них не было.
Теперь, имея хотя бы крошечную зацепку, можно было ехать на разнос к шефу. Даже сообщение о собственном увольнении было уже не так обидно услышать.
Не все золото, что тонет
После нескольких выстрелов и Степиного удачного броска гранаты оставалось отшвырнуть лишь продырявленную со всех сторон палатку и удостовериться в наличии добытого золота. Небольшой, но очень увесистый мешок из крепкой ткани был в ногах у мертвого Романа. Степа послал эвенка посмотреть, что стало с его напарником, хотя был уверен, что тому уже не поможет ничто. Сам же он лишь на несколько секунд раскрыл мешок с поблескивающими крупными зернами, ощутил на ладони их тяжесть и, сразу же завязав, перегрузил его в свой рюкзак.
Задерживаться на месте боя он не собирался.
– Сейчас побросаем этих в пещеру, подорвем скалу и уходим, – сказал он эвенку. – Наших тоже туда же, раз так получилось. Их деньги – твои деньги. Хочешь, отдай семьям, хочешь, бери себе.
По-видимому, эвенк принял все сказанное, как надо. Пока Степа рылся на месте палатки, чтобы собрать документы и сжечь, эвенк перетащил все тела через ручей в пещеру, которую выбили в стене добытчики, охотясь за золотой жилой. Туда же Степа вполне профессионально заложил радиоуправляемый заряд. Когда все было готово, они отошли метров на двести и стали наблюдать, как скала над пещерой сначала приподнялась, а потом, развалившись на части, обрушилась вниз.
Степа брел с ношей золота в рюкзаке вслед за эвенком и думал о том, что план его удается на славу. Теперь осталось пройти вдвоем три-четыре дня, чтобы выйти к месту у реки, где замаскирована моторная лодка, а там избавиться и от этого эвенка.
Он надеялся, что с мотором справится. А там по реке доберется до первой большой пристани и пересядет на речное судно. Главное – скорей выбраться к железной дороге. Скидывать золото в Сибири он не собирался. Это лучше сделать в каком-нибудь из российских больших городов, близких к Кавказу, типа Ростова. Насчет Ростова у него были даже кое-какие туманные договоренности. По крайней мере, те, с кем он договаривался, не выразят удивления, если он явится к ним с металлическим товаром, расплатятся сразу и без подлянок.
С приближением темноты ему стало страшно. "А ну, как этот эвенк задумал сделать то же самое? " – вдруг подумал Степан. Поначалу ему нравилось, что живым остался именно образованный эвенк, а теперь он смотрел с ненавистью в его спину.
А тот шел вроде бы неторопливо, точно так же, как делал эти дни любое дело, но Степан едва поспевал за ним. И это при том, что ростом он был намного ниже Степана. Днем Степе было даже немного жаль его убивать: эвенк ему нравился своей рассудительностью, она создавала ощущение надежности. «А хрен с ним, пусть идет со мной до лодки. Заодно и мотор наладит, если что. Оставлю жить на радость его народу. Пусть права качает, может, его эвенки своим президентом выберут. Сядем в лодку, я его пристукну несильно, чтоб смог ожить, и на берег выкину».
Сейчас эти мысли показались Степе опасными: «С чего бы это оставлять лишнего свидетеля, который обязательно заговорит, тем более стукнутый по кумполу».
А с приближением темноты вдруг стало казаться, что и сам эвенк замышляет что-то недоброе. «Образованные, они всегда хитрее. Притворяется послушным, а сам ночью перережет горло – и пошел. Даже не похоронит. Ему тайга что дом родной».
Поэтому Степа решил с автоматом не расставаться и всю ночь не спать.
– Ты дрыхни давай, – сказал он, когда они сидели у костерка и пили крепкий чай, почти чифирь, о котором ему столько рассказывали. – Мне чой-то не спится, я так посижу покемарю. А если сморит, так и разбужу.
Эвенк и тут спорить не стал, согласно кивнул и полез под навесик, который они несли с собой.
Это его безмолвное послушание еще больше насторожило Степу.
«Притворяется, сука! – подумал Степа. – Ей-бо, а сам дождется, пока меня сморит, или в упор пальнет, или голову топором проломит». Ему рисовались и другие способы простого и быстрого умерщвления, например незаметно всыпанная в чай какая-нибудь здешняя травка, которая подействует, как клофелин. Он не заметит, выпьет и рухнет где стоит. Тогда и убивать не надо. Эвенк подхватит его ношу и пойдет во тьме. А он очнется – и окажется тут беспомощный, как лох.