Охота на Тесле
Шрифт:
Уловив недоверчивое выражение на лице Вайтенберга, я усмехнулся.
– Считай, что я в каком-то смысле везунчик. Мне, как раненому в боестолкновении, после увольнения со службы всё оплатили по полной схеме. А вот те ребята, что парились там же, где и я, но, к их «несчастью», остались живыми и здоровыми, до сих пор своё получить не могут. Да ещё разная штабная сволочь с их кровных свой процент требуют.
Веки помимо воли закрывались сами собой. Нестерпимо хотелось спать.
– Ладно, давай-ка баиньки, а завтра утрясём твои жековские проблемы, но… – я картинно прижал ладони к груди, – не выгоняй сирого и убогого в ночь, не откажи ближнему своему в крове над головой.
Игорёк пьяненько захихикал.
– Да с радостью и хоть навсегда!
Мой разомлевший от непривычной сытости друг-товарищ тоже с трудом разлеплял закрывающиеся глаза и всё норовил использовать моё широкое плечо вместо подушки…
Утром я всё-таки забежал к себе домой. Мама уже пришла с ночного дежурства, а отчим ушёл на работу. Мама виновато прятала глаза, не зная с чего начать.
– Да ладно, мамуль. Я всё и так знаю. Женилась, то есть вышла замуж, ну и ладно, живите, я мешать вам не буду.
За ночь я, конечно, перегорел, прежняя злость улетучилась. В конце-концов должна же быть у неё своя личная жизнь? И будь я хоть трижды сыном, не мне её учить, как жить.
– Мам, я у Игоря Вайтенберга остановился. Потом ещё поговорим, а сейчас мне нужно в город, по делам.
Свет электрики подключили после обеда следую-щего дня. Газ, вода, отопление… Господи, никогда не думал, что квартира может обходиться так дорого. Игорёк, как собачка на верёвочке, таскался за мной по всем магазинам-бутикам. Из мебели у него был только продавленный и уже не раскладывающийся диван эпохи «нэпа» и одно облезшее кресло в ближней от кухни комнате. Другая комната была постоянно закрыта и что там было, я не знал, полагая, что хозяин, если захочет, сам объяснит что там и как.
Выкинули на помойку старый хлам. Завезли новую кровать с шикарным пружинящим матрасом, диван с расцветкой, отливающей сталью, а к нему два кресла в тон, да ещё высокий торшер с мягким зелёным светом. По ходу Игорь рассказал, что всю родительскую антикварную мебель и обнаруженные в квартире драгоценности пришлось no-дешёвке продать, чтобы достойно захоронить прах родителей здесь, на родине, так как тётя, на той, исторической родине, почему-то враз прикинулась бедной овечкой и ничем ему не помогла.
Ты б женился, Игорёк, а то как-то невесело живёшь.
Советчик нашёлся. Ты ведь сам холостяк. А что до меня… Понимаешь, Вадик, есть такое дело, которое, можно сказать, стало делом всей моей жизни.
Так уж и всей, – с иронией заметил я.
Именно так. Вот ответь мне, Таран, ты алчный человек?
Нет, я помнил, что Игорь школу закончил с золотой медалью, что его после блестящей учёбы в университете с руками и ногами хотел забрать Бостонский институт каких-то там наук, но чтобы вот так без всякого перехода, на философскую тему переключиться?! Впрочем, у вундеркиндов, видимо, мысли всегда в разные стороны скачут.
В смысле, жадный?
Ну, можно и так сказать. Так вот, я сам за тебя отвечу – ты не алчный человек. Вот там, как ты говоришь, на моей исторической родине гость никогда не придёт со своей выпивкой и закуской. Понимаешь, ни-ког-да! И хозяйка, разве что в большой семейный или религиозный праздник накроет более менее приличный стол, за которым тебе в лучшем случае не дадут умереть с голода. Но не в этом, конечно, признак алчности. Это, скорее всего бережливость, ну может, немного и жадность. Только у нас в России, даже в наши непростые времена, можно с одинаковым успехом умереть от холода-голода под забором или от перепити-переедания за столом, причём хоть дома, хоть в гостях. У нас здесь, друг мой, резьба по жизни другая. Если у них там, – он ткнул пальцем в окно, – правая, то у нас обязательно левая.
Ты к чему клонишь, философ? – я закрутил послед-ний шуруп крепления новой вешалки в коридорной нише.
Я не философ, а учёный-генетик и, между прочим, уже известный учёный. Но кому сейчас нужны мои знания и умения? Ещё, будучи в аспирантуре я рабо-тал над одной темой…
Он нервно передёрнул плечами и перешёл на шёпот.
Мне удалось… – Вайтенберг, словно испугавшись своих слов, немигающее посмотрел мне в глаза, – мне удалось определить и разложить по полочкам ген алчности, понимаешь?
Это мне, господин учёный, мало о чём говорит. Нет, не подумай, что я такой уж тёмный и забитый. Слышал я, конечно, и про опыты с клонированием, и про стволовые клетки, но если честно, для меня это такая лабуда…
Нет, Вадик, нет! Это не лабуда. Это, если хочешь знать – оружие, страшное оружие!
Он вдруг набычился, исподлобья посмотрел на меня, покачал головой и отвернулся. Я еле расслы-шал его невразумительный шёпот.
– Нет, рано, пока ещё рано говорить об этом с тобой.
От такого перехода предательски дрогнула рука, и я едва не уронил верхнюю полку вешалки не попав на шурупы крепления.
– Ну, конечно! О чём можно говорить с таким балбесом, как я! Игорь сунул мне в руки сорвавшийся конец полки.
– Просто я ещё не уверен, кем ты станешь, другом или врагом, когда я тебе кое-что расскажу и покажу. Извини, но мы не виделись с тобой столько лет…
Да уж, наверное, все пять, а то и шесть. Вайтен-берг задумчиво потёр переносицу.
А знаешь, Вадим, мне сейчас, кроме тебя, и некому доверить свою тайну.
Не государственную, надеюсь, – съязвил я.
– Бери круче. Она выше рангом. Это мировая, общечеловеческая тайна. А она состоит в том, что я невольно запустил в действие механизм рас-пространения вируса антиалчности.
Он снова яростно потёр переносицу.
– Ты вот назвал меня философом. А тут и без философии всё ясно как в божий день Мир летит в тартарары. Гибнет во лжи, раз-врате, скверне и алчности. Вот я – еврей. Не открою тебе секрета, что пока вы, русские, надрывая пупки, строили ваш социализм в отдельно взятой стране, да ещё отбирали хлеб насущный у своих полуголодных работяг для прокорма халявщиков по всему миру, не все, но многие евреи за это время построили коммунизм в своих отдельно взятых жилищах и стали де-факто миллионерами. А в девяностые, после развала СССР они в одночасье стали миллиардерами, скупив всё и вся на корню. Да и партийная элита от них не отстала. В результате, народ на просторах богатейшей страны мира стал чуть ли не самым нищим. Для меня стало откровением и неоспоримым фактом то, что некоторые мои соплеменники ведут себя на земле политой русской кровью, как захватчики. Они идут по трупам, не жа-леют ни старых, ни малых. В них вселился бес алч-ности и погоняет: хватай всё подряд и в торбу, в торбу свою бездонную…