Охота на тигра. Танки на мосту!

Далекий Николай Александрович

Конечно, этот так просто и хорошо подобранный букетик незаметно бросил ей на верстак чудаковатый пленный. Как привет, как свою благодарность, как намек на то, что даже в самые тяжелые моменты жизни красота природы может доставить человеку крупицы радости и счастья. Люба торопливо спрятала букетик на полку и заглянула в список пленных, занятых на ремонте. Там под несчастливым тринадцатым номером числился Ключевский Юрий Н.

Контакты караются смертью

В тот же день ремонтную базу посетил оберштурмфюрер Брюгель.

Верк охотно показывал эсэсовцу свое хозяйство. Гауптман не был лишен честолюбия, и ему не терпелось рассказать о своих первых успехах. Он создавал базу на голом месте, в труднейших условиях, но тем не менее одновременно с установкой оборудования уже начались ремонтные работы на двух танках — на одном сняли заклинившуюся башню, у другого меняют вышедшие из строя катки. Да, Верк при случае не прочь был хвастануть. Особенно он рассчитывал на тот эффект, какой, по его мнению, должны были вызвать у Брюгеля «наглядные пособия».

Однако комендант лагеря заглянул на базу не для того, чтобы своими похвалами доставить удовольствие «инженеришке». К надписям на стенах он отнесся иронически, и появившаяся на его лице глумливая улыбка должна была свидетельствовать, что он не одобряет столь наивных затей. Но надписи были не существенной мелочью. Придраться, показать свою власть следовало по более солидному поводу. И такой повод нашелся, им оказалась колючая проволока, протянутая в три ряда поверх стен.

— Немедленно все переделать, — тоном приказа заявил Брюгель. — Всю территорию обнести с внутренней стороны у стен столбами с колючей проволокой густого и сложного переплетения. В двух метрах от столбов нанести по земле широкую белую черту. Объявить, что по пленному ремонтному рабочему, если он окажется за этой чертой, часовые будут открывать огонь без предупреждения. Вышку для часовых поставить на крыше конторы.

Верк не стал спорить, хотя все эти предосторожности казались ему чрезмерными, а следовательно, и не нужными. Ведь, кроме часовых, имелись еще и мастера, которые должны были следить за прикрепленными к ним рабочими. Но все, что касалось конвоирования и наблюдения за пленными, полностью было в компетенции коменданта лагеря, и Верку оставалось лишь молча, терпеливо кивать головой.

Однако такая послушность «инженеришки» только подзадоривала Брюгеля. Он вошел во вкус и продолжал перечислять свои требования.

— Мастеров следует уведомить под расписку, что они должны каждый час, нет, каждые полчаса выстраивать своих рабочих и по всей форме производить перекличку. После этого они докладывают дежурному, что все рабочие налицо.

Верк начал испытывать раздражение. То, что в приказном порядке излагал ему эсэсовец, было явной бессмысленностью. Кому нужны столь частые переклички и, тем более, доклады дежурным, да и сами дежурные, если рабочие все время перед глазами мастера, а часовые на вышках следят за передвижением каждого на базе.

— Оберштурмфюрер, — не без издевки вставил Верк, — вы, возможно, забыли, что эти люди нужны мне не для строевых упражнений, а для довольно сложной, кропотливой работы?

Брюгель бросил уничтожающий взгляд на начальника рембазы.

— До тех пор, пока за пленных отвечаю я, вам, гауптман, придется считаться с моими указаниями, даже если они покажутся вам нелепыми. Переклички, доклады каждые полчаса — обязательно!

Тут внимание эсэсовца привлек пленный, шагавший к кладовой с заляпанным черной краской ведром.

— Вот они! — с явно наигранным возмущением воскликнул Брюгель. — Разгуливают у вас совершенно свободно, без надзора. Праздношатающиеся!

— Этот пленный выполняет мой приказ, — спокойно возразил Верк. — Он пишет на стене второй урок. Для пользы дела необходимо, чтобы они выучили хотя бы сотню немецких слов. Всего три урока.

— Уроки... — сварливо пробормотал оберштурмфюрер, провожая пленного недобрым взглядом. — Поможет, как мертвому горчичники. Им нужен более впечатляющий урок. И он будет. Сегодня же...

Ключевский шел в кладовую, у него кончилась краска, а нужно было написать еще почти половину слов второго урока. Юрий заметил, что комендант обратил на него внимание, и, хотя не расслышал ни одного слова, понял, что эсэсовец говорил о нем. Само по себе это не сулило Юрию ничего хорошего, однако он все же не обеспокоился — рядом с Брюгелем стоял технический гауптман, которому работа Юрия понравилась.

Оказалось, девушка-кладовщица ждала его прихода. Глянув в окно, она торопливо произнесла:

— На верстаке в бумажке бутерброд. Съешьте. Сейчас же! И никому ни слова.

Юрий оцепенел — девушка отдавала ему свой завтрак, а может быть, не только завтрак, но и обед, ужин, все, что предназначалось ей на весь день. Как бы защищаясь, он поднял руку с кистью. Это был непроизвольный жест, невольно выразивший охватившие его противоречивые чувства.

— Не надо...

— Берите ешьте! — От тревоги и нетерпения девушка притопнула ногой. — Сразу, здесь...

Она беспокойно взглянула в окно. Знала, чем рискует, и волнение ее нарастало.

А чудаковатый пленный с жетоном № 13 на груди медлил, кусал губы.

— Ешьте, — почти умоляюще крикнула Люба. — Скорее!

— Нет, нет... — затряс головой юноша. — Я один не могу. Товарищи...

Он не может есть один, он должен поделиться с товарищами. Люба была в отчаянии. Все складывалось гораздо сложнее и опаснее, нежели она предполагала, когда решила отдать свой завтрак пленному. По ее предположению, он должен был тут же, в кладовой, проглотить маленький бутерброд, облизать губы и этим уничтожить все следы. Но он оказался не из тех, кто думает только о себе. Как благородно с его стороны — бутербродик с крохотными ломтиками сала делится на три-четыре равных части. Очень трогательно! Но и степень риска, на который отважилась она, сразу увеличивается пропорционально числу его друзей.