Охота на тигра
Шрифт:
Утром, подавая в окошко жетон, Ключевский почувствовал прикосновение руки девушки — она вкладывала в его ладонь завернутый в тряпочку бутерброд.
— Больше не надо. Не возьму. Вы не должны рисковать.
Люба бросила на него печальный внимательный взгляд.
— Я ничего не боюсь. У меня умерла мама...
Кадык на худой грязной шее Юрия качнулся вверх-вниз... Он облизал сухие губы, сострадательно покачал головой. И столько боли внезапно отразилось на его лице.
— У вас температура? — спросила вдруг девушка, очнувшись от своего горя.
— Нет.
— Что-нибудь случилось?
— Давно уже. Попал в плен...
—
— Спасибо. Может быть... — Юрий вздохнул, просиял глазами. — Может быть...
Он ничего больше не мог ей сказать. Может быть... Может быть, она узнает, зачем он пошел ремонтировать немецкие танки. И не пожалеет, что отрывала от себя эти маленькие кусочки хлеба с драгоценными ломтиками сала.
Вскоре после начала работ на базу снова приехал комендант лагеря.
Верк принял эсэсовца радушно, но гость на заигрывание не отвечал и напустил на себя меланхолический вид, чтобы скрыть свою неприязнь к «инженеришке» — своей докладной гауптман фактически сваливал ответственность за возможные неприятные происшествия на плечи оберштурмфюрера. Брюгель считал, что захват танка пленными вещь невозможная, и страхи такого рода могли появиться только в душе трусливого человека, каким и следовало предположить начальника ремонтной базы, но коль скоро страхи обрели форму официальной бумаги, оберштурмфюрер не желал рисковать даже в самой малой мере.
— Возможно, мои опасения только плод болезненного воображения и со стороны все выглядит смешным, но я буду очень рад узнать ваше мнение, оберштурмфюрер, которое научился ценить очень высоко.
«Но ведь не посоветовался со мной, а сразу отправил докладную начальству», — отметил про себя Брюгель. И сказал томно:
— Гауптман, я знаю радикальный способ, который сразу же избавил бы вас от всех возможных неприятностей такого рода.
— Да? Что вы предлагаете? К вашим советам я всегда...
— Очень просто! Откажитесь от идеи использования пленных на ремонте танков.
Верк кисло улыбнулся.
— Вы знаете, что это невозможно. Завтра прибывает несколько вагонов с запчастями. Танки ждут на фронте. Неужели вы не можете предложить что-нибудь иное, не менее радикальное?
Комендант лагеря, испытывая терпение «инженеришки», долго выстукивал носком сапога по полу.
— Я думаю, — сказал он наконец, — что можно полностью обезопасить себя другим путем. Но это потребует дополнительных хлопот.
— Слушаю вас, оберштурмфюрер.
— Во-первых, нужно точно установить, кто из занятых на ремонте пленных может водить танк или трактор, тягач. Этих людей, безусловно, на базу нельзя допускать.
— Но... — попытался возразить Верк.
— Взамен следует набрать новую группу слесарей, — не слушая гауптмана, продолжал Брюгель. — Полагаю, что мы сможем наскрести нужное нам количество.
— Я это понимаю, но я не об этом, оберштурмфюрер. У нас имеются сведения, кто из ремонтников умеет управлять танком, — некоторые из них указали, что они были танкистами, шоферами, трактористами. Но ведь не исключено, что кто-нибудь из них умышленно скрыл свою специальность. Эти пленные будут сохранять свою тайну.
Брюгель морщил губы и нетерпеливо кивал головой: хуже нет, когда эти зазнайки торопятся, не выслушивают до конца и лезут со своими доводами.
— И во-вторых... — с нажимом продолжал комендант лагеря, как только Верк умолк. — И во-вторых! Как я понимаю, танк может быть захвачен только на территории базы, не так ли?
— Конечно. Только здесь пленные могут приблизиться к машинам.
— Значит, нужно закопать у стен два ряда гранитных столбов, а на воротах выставить несколько стальных ежей, сваренных из кусков рельса. Вам должно быть известно, что такие препятствия не может преодолеть ни один танк. Посчитайте, сколько нужно столбов — иваны завтра же привезут их с карьера. Ежи сварите сами. Таким образом, если даже предположить, что кто-либо решится удрать на танке, то, увидев столбы и ежи, он поймет, что его план ни при каких обстоятельствах осуществим быть не может, и откажется от него.
Нет, напрасно Верк иронизировал по поводу слабых умственных способностей коменданта лагеря. Свое дело оберштурмфюрер знал превосходно. То, что предлагал он, исключало возможность угона танка. А усиление охраны базы не сулило успеха и партизанам даже при внезапном ночном нападении.
Довольный, сияющий Верк проводил эсэсовца до машины, остановившейся у крыльца, рассыпался перед ним в комплиментах и затем прочувствованно и долго жал ему руку.
У Юрия, краешком глаза наблюдавшего эту сцену, упало сердце. Еще раньше он заключил, что между техническим гауптманом и оберштурмфюрером нет дружбы и согласия и их отношения складываются скорее в духе скрытого недоброжелательства и соперничества. И вот холеный гауптман, в глазах которого при разговоре с комендантом лагеря всегда таилась улыбка превосходства, вдруг начал лебезить перед туповатым эсэсовцем. Почему холодные взаимоотношения сменились вдруг таким проявлением радости, дружеских чувств? Очевидно, гауптман и оберштурмфюрер о чем-то договорились, и следует ожидать какой-то новой напасти.
Как только Юрию выпал случай оказаться невдалеке от Петра Годуна, он скривил лицо, точно проглотил что-то горькое, и крепко потер рукою висок. Это означало: «Внимание! Опасность. Быть начеку». Годун при первой же возможности передал этот предупреждающий сигнал Ивану Степановичу. Теперь все трое напряженно следили за поведением немцев, стараясь по каждой мелочи определить, в каком направлении будут развиваться события и чего им следует ожидать.
И вот в конце перерыва на обед на базе появились заместитель коменданта унтерштурмфюрер Витцель и Цапля. Эсэсовец и старший переводчик сразу же скрылись в конторе и не выходили оттуда, но было замечено, что мастера, один за другим, побывали в конторе. Каждый из них находился там недолго, минут по пять-десять, чего, впрочем, было бы вполне достаточно, чтобы они смогли ответить на вопрос: «Кто из пленных вызывает у вас какие-либо подозрения?» — если бы такой вопрос был им задан.
И вот после обеда в контору начали посылать пленных. Их посылали собственно не в контору, а в кладовую, якобы сменить инструмент, но как только рабочий-ремонтник появлялся у окна, переводчик требовал, чтобы он зашел в кладовую. Там, в присутствии читавшего газету унтерштурмфюрера, Цапля с небрежным видом «уточнял» некоторые анкетные сведения. Все это делалось так, будто ответам ремонтников не придавалось большого значения, но пленных посылали по порядку номеров жетонов — о, немецкое пристрастие к пунктуальности! — начав с первого номера, и Юрий Ключевский, еще не зная подробностей, сразу же сообразил, что проводится какая-то хорошо продуманная, осторожная проверка, касающаяся всех занятых на ремонте пленных.