Охота на ведьму
Шрифт:
— Помер? — спросил, кивнув на мертвого.
— Как же ты его завалил, а? — спросили у него.
— В ее мерина стрелял, — Герка указал на меня трубой, — а он им загородился!
— Байдуку расскажешь!
— Не видать тебе больше волыны! Будешь баранку крутить за полтысячи в месяц!
— Я ее мозги сейчас по стенке размажу!
Герка шагнул ко мне, берясь за трубу обеими руками.
— Погоди! Байдук у нее что-то узнать хотел!
Но Герка не слышал или не хотел слышать, шел ко мне деловым шагом.
Время
— Лежать, ироды!
Один послушно повалился ниц, а другой быстро, как от пинка под зад, метнулся к выходу, сунулся в дверной проем и, едва не взлетев, отпрянул назад, повалился навзничь, немного не достав головой до ног мертвого. В комнату, подволакивая ногу, но прямой и грозный, как ангел мщения, вступил Константин.
Каким светом просияли его глаза при виде меня! И я, опускаясь без сил на прежнее место, подумала, что таким я его никогда не видела и не забуду никогда!
— Таня! — Он встал на колени, коснулся моего подбородка, погладил по голове, и рука его была легче перышка, а мне стало досадно за муть в глазах, из-за которой черты его лица расплывались, сколько ни смаргивай.
— Я не мог тебя отыскать! Наконец-то!
И вдруг пудовой кувалдой ударило по ушам, и сотней швейных игл впились в щеку и шею крошки бетона.
Константина развернуло, вскинуло ему руку, и она задергалась, изрыгая огонь из зажатой в ней смертоносной машинки, а рядом, в едином ритме с ней задергались в конвульсиях тела моих не состоявшихся убийц.
На этот раз в ушах звенело долго. Кровоточила мелкими царапинами шея. Еще и ноги дрожали, как я обнаружила, когда встала на них не без помощи Константина.
— Четверо, — пересчитала тела на полу. — Один шевелится. Костя, должны быть еще трое!
— Есть трое! — улыбнулся он.
Что-то губы у него бледноваты.
— Они в разных местах, неподалеку. Переломы, сотрясения. Ничего, выживут!
Он обнял меня поперек тела и повлек к выходу.
— Пойдем отсюда!
На полу зашевелился ушибленный им в дверях, приоткрыл глаза и попытался сесть.
— Подожди! — попросила я сэнсэя. — Теперь самое главное! — И, присев возле шевелящегося тела, взялась приводить парня в чувство.
Мы вели его по лестнице вверх чуть ли не под руки, как пьяного. Он и был пьян от страха и потрясения. Он и Байдук, связанный по рукам и ногам и запертый, на его счастье, за ржавой дверью — вот и все наши противники, более-менее уцелевшие в навязанной нам драке.
Мы усадили отморозка под ржавой дверью, прислонили к ней спиной, погрохали в нее ногами и, добившись потока матерщины с той стороны, рассказали ушибленному, каким путем можно добраться до его начальника. Убедившись, что до него дошло и что он все хорошо понял, переключились на самого Байдука. Не то чтобы общение с ним мне доставляло удовольствие, но надо же было извлечь какую-то пользу из переделки, в которую мы попали. Впрочем, ничего оригинального я не придумала, но сработать могло.
— Байдук! — заорала я срывающимся голосом. — Вешайся! Вчера в подъезде в меня стреляли, и очень скоро припорола милиция. Салазаров сдал киллера ментам, чтобы утопить концы. Сегодня то же самое он поручил твоим головорезам. Как думаешь, контора скоро пожалует? Байдук, мы на тебя не в обиде, поэтому советую, подхлестни бойца, он здесь, у двери, чтобы к тебе через окно пробрался и выпустил от греха подальше. И сматывайтесь, не медлите, в подвале трупы! Одну машину мы вам оставляем. Ты меня понял?
— Эй, шлюшка! — донеслось из-за двери. — Ты сама, что ли, ментов навести хочешь?
Не откажешь в сообразительности отморозку! Но, как говорится, посеянные семена взойдут!
— Меня саму вчера после того горе-стрелка милиция по городу до утра гоняла, и это — чистая правда!
И, не обращая больше внимания ни на какие звуки за ржавой дверью, мы с Константином покинули это место, поддерживая друг друга под руку.
Четырехдверная «Нива» в заводском дворе дожидалась теперь только нас. И телефонная трубка, панелью вниз, лежала возле рычага передач.
Я перевязала Константину предплечье, использовав для этого кое-что из белья. Глубокая, болезненная, но, к счастью, уже почти не кровоточащая царапина, пропаханная пулей, прошедшей по касательной. То-то, я смотрю, губы у него бледные!
Я же была всего лишь слегка побита, синяками и царапинами отделалась, но верхняя моя одежда была в ужасном состоянии. Показываться на люди в таком виде — чистое безрассудство.
Мы не торопились, привели себя в относительный порядок, посчитали раны и ушибы, оказали друг другу первую помощь — времени прошло достаточно не только для освобождения Байдука, но и для оценки им результатов операции. И мы двинулись в путь.
Выехав на Вишневский тракт, остановились для телефонных переговоров.
Связавшись с дежурным по горотделу, Константин срывающимся от волнения голосом продиктовал координаты театра военных действий и сообщил, что пропавший майор милиции, фотографию которого недавно передали по телевидению, находится там и что в настоящий момент над ним готовится расправа.
Получилось у него это здорово! Мы не успели выкурить и по сигаретке, как мимо нас промчались несколько машин с тревожными маячками над лобовыми стеклами.