Охота на Вепря
Шрифт:
Митька перехватил мой требовательный взгляд и быстро кивнул. Он и Степана побаивался, а меня еще пуще. Мы отправились на кухню, Марфуша, кутаясь в платок, отстала, понимая, что нам сейчас не до нее.
– Что делать будем? – спросил Степан через четверть часа, когда я наполнил граненую стопку водки и залпом выпил ее. – Что теперь? А, Петр Ильич?..
Я держал в руках моченое яблоко, но закусить позабыл. И впрямь – что теперь? Зыркин продал своего хозяина и подставил его под пулю. Сивцова не вернешь. Сюда казаки вряд ли воротятся. Зачем? Камердинер-иуда был им уже не нужен. С покойным
– Петр Ильич? – вновь спросил Степан.
– Уезжаем, – сказал я, наконец-то закусив согретым в руке моченым яблоком. – Тотчас же уезжаем!
– А куда?
– К Кураеву, а вот потом – поглядим!
– Возьмите меня с собой, – услышали мы и обернулись. В дверях стояла Марфуша, в кулачках сведя на груди платок. – Нет мне сил тут оставаться, Петр Ильич. Умру я здесь одна. Правда.
Степан вопросительно посмотрел на меня: мой помощник хмурился. Он еще не понимал, что произошло между нами, но догадывался: если она так спрашивает, значит, имеет на то право. Да вот только что случилось за эти короткие ночные часы?..
– Нас великие испытания ждут, милая Марфушенька, – ответил я и улыбнулся. – Жуть кромешная ждет.
Милая? Марфушенька?! Степан нахмурился еще сильнее.
– Иди запрягай, – сказал я спутнику. – Скоро буду.
Степан кивнул, выходя, покосился на молодую женщину, но только с легким поклоном и сказал: «Всего доброго, Марфа Алексеевна».
– Уезжаешь? – не двигаясь с места, спросила она.
– Уезжаю, – ответил я. – Я же сюда, милая Марфуша, не баклуши бить приехал – работать! А работа, видишь, какая? (Пока я говорил, она подошла ко мне, обняла.) Под пули лезть, двуличным мерзавцам, как ваш Зыркин, руки крутить. – И я обнял ее за плечо. – А что еще будет? И представить страшно…
– Все равно возьми, – она подняла на меня глаза. – Возьми, милый.
– Я вернусь, обязательно вернусь, – пообещал я, и вдруг в горле у меня слегка перехватило.
Отчего вдруг дорога мне стала эта женщина? И опасаться я стал за нее! А была еще и ревность! Так хотелось спросить о другом: о двух казаках купца Кабанина! Слова камердинера Зыркина так и звучали в ушах: «Никола ее имел, с Миколой ею поделился!..» Неужто было?! И если было, то как, при каких обстоятельствах? «Они вдвоем ее на куски и порубят, грешную!» – звучала концовка фразы.
– Ты вот что, милая, береги себя, – посоветовал я. – Если узнаешь, что кто-то из людей Кабанина едет к вам, особенно его казачки разудалые, – я говорил как ни в чем не бывало, – лучше спрячься. Я бы Степана оставил, но он мне нужен. А только до Кураева доберусь, к вам двух его людей пришлю – на защиту. Тут всякое может случиться.
Во дворе призывно заржали кони. Я повернул Марфушу к себе, заглянул в глаза, поцеловал в приоткрытый рот. А когда отстранил ее, она закусила нижнюю губу, по щекам ее уже текли слезы. – Прощай, милая, слово даю: не забуду про тебя! И не провожай, пожалуйста, – я быстро направился к дверям, – не надо!
Уже через пять минут мы выезжали на нашей тройке
Глава третья. Лицом к лицу
1
Мы летели к границе двух губерний – Симбирской и Семиярской, в поместье графа Кураева. Но на полдороге случилось непредвиденное, изменившее все наши планы. Мы остановили сани в селе Лукоморы, у затрапезной харчевенки, где решили перекусить и согреться деревенской водкой. Подмерзнув, я тяжеленько выбирался из саней, протопал до крыльца, поднялся. За мной шел Степан.
– Замело нас! – сказал я, сбивая с полушубка снег.
– Угу, – кивнул мой спутник, делая то же самое.
Но войти мы не успели. Двери распахнулись перед самым нашим носом – и на крыльцо вывалились два подпитых купчишки в расстегнутых тулупах, с шапками набекрень.
– Понял, кого занесло? – спросил первый, раскуривая трубку. – Мало бочонка водки, ему и так еще сподобилось употребить! Он ее как воду пьет, казачок! Видал я, и не раз! Далека да красна дорожка у племяша моего троюродного, коли так шикует! (Второй купчишка, забивая свою трубку махоркой, кивал.) Эх, Миколка, Миколка, леший его задери! Ведь каким важным стал! А как же иначе – у самого Дармидонта Кабанина служит! Не хухры-мухры!
Я зацепил Степана за рукав, тот, перехватив мой взгляд, кивнул. Мы куда ожесточеннее продолжали сбивать снег с полушубков и валенок.
– Да куда ж они двинулись с бочонком водки-то? – выдыхая струю дыма, сразу подхваченную морозным воздухом, спросил второй. – Видать, далече?
– А туда и двинулись – прямехонько на закат, – сказал первый купчишка, указав широкой ладонью на запад. – Сказал: «Скоро не жди, Никодим, в эвропу, к басурманам едем. С хозяином. Аглицко сукно покупать!» Понял, Трофим, сукно! – потряс он пальцем. – То и понятно! Аглицко сукно всегда было: о-го-го! – первый купчишка сладко выдохнул дым. – С хозяином поехал!
Второй деловито прикуривал свою трубку. А прикурив, пыхнув пару раз, поправил шапку и кивнул:
– Микола у тебя будь здоров! С таким хозяином можно и не тока в аглицки страны, а подальше!
– Во-во, – согласился первый. – Сам Дармидонт Михайлович едет! О-о! Видать, дело того стоит! Вначале, говорит, поездом: в Симбирске, мол, сядем, а потом – фьють! – он опять направил руку на запад. Так торопились, что и не поели: водочку и колбасы с собой прихватили! Забыли, говорит, часть запасов дома-то. Вакула, говорит, заболтался с бабенкой дворовой, у них там шуры-муры, и забыл корзинку прихватить.
Теперь я потащил с головы шапку – надо было тянуть время! Степан тоже стянул шапку с русой головы и стал мелко и старательно колотить ее о рукав. Мы то и дело переглядывались. Пора, ох, пора было остановиться или заняться чем-то другим, выкурить по сигаретке, к примеру!
– Вы так из себя душу выбьете, господа хорошие! – усмехнулся первый купчишка, который, казалось, до того нас и не замечал. Весело пыхнул трубкой. – Пожалели бы себя, барин!
– И то правда, да мокнуть неохота в кабаке, – кивнул я. – А скажите, дорога на Симбирск какая самая короткая?