Охота Полуночника
Шрифт:
— Ты только смутишь ее. Останься здесь.
По просьбе Полуночника я стал переводить ему злобные слова колдуна. Но он не понимал их значения, а я не мог объяснить, так как сам едва понимал, о чем идет речь.
— Джон, выслушай меня внимательно, — попросила Луна. — Я знаю, все это, наверное, кажется тебе довольно странным, но…
Она остановилась на полуслове. Было слышно, как Рейс вызывает сеньора Поликарпо, колесного мастера, выйти и предстать перед его судом вместе с женой и детьми. Меня
Полуночник держал Луну за руку, и мы слушали череду проклятий в адрес семьи Поликарпо. Потом воздух пронзил чей-то крик.
Колдун был уже недалеко от моего дома. Я вынул из кармана ключ и зажал в кулаке.
Хотя я был уверен, что запер дверь, но мое сердце упало от страха: Фанни была в саду.
— Нам нужно домой, — заявил я Полуночнику.
— Нет, Джон, твое появление только распалит его.
— Но Фанни… Она наверняка начнет лаять, и они могут причинить ей вред.
— Нет, я запрещаю тебе уходить. Фанни придется позаботиться о себе самой.
Я слышал, как колдун кричал с улицы:
— Мария Зарко Стюарт, Джеймс Стюарт и Джон Зарко Стюарт, я приказываю вам выйти на улицу и ответить за свои преступления перед народом Португалии. Я призываю вам вывести африканского язычника…
Я метнулся к двери, но Полуночник грубо схватил меня за руку и велел стоять на месте.
Луна сказала:
— Я объясню, почему тебе нельзя выходить, Джон. Присядь на минуту!
Я послушался, но она не успела ничего сказать, поскольку снова раздались вопли колдуна:
— Джон Зарко Стюарт, ты не уехал из Порту, как я тебя просил. Так узнай теперь, что значит умереть за любовь. Ты пройдешь очищение огнем, и я верну тебя Господу таким же невинным, каким ты был в день своего рождения.
Он стал угрожать смертью моим родителям. Мы молча ждали окончания его тирады. Но он больше ничего не сказал. Толпа по-видимому, свернула за угол.
— Джон, выслушай меня внимательно, — сказала Луна. — При обычных обстоятельствах я бы попросила твоих родителей рассказать тебе об этом, но после того, что случилось…
Она встала, выпила глоток чая и пригладила седую прядь.
— Ты знаешь, кто такие евреи?
— Моисей был евреем.
— Правильно.
— И у него были рога. И хвост. — Догадываясь, что последует за этим, я закричал: — Но у меня нет ни рогов, ни хвоста, так что я не могу быть евреем!
— Не повышай, пожалуйста, голос.
— Я не могу быть евреем! — закричал я еще громче.
— Джон, мы позволяли тебе так думать о Моисее. Прости нас. Возможно, это было неправильно, но у нас не было выбора. Мы не хотели, чтобы ты рано или поздно догадался. Но послушай меня: между евреями и христианами нет никаких физических различий, кроме
— Что такое Завет? — перебил я.
— Ты сбиваешь меня с мысли.
— И хорошо! Не хочу об этом говорить.
Я отчаянно желал, чтобы все было как раньше. Я хотел, чтобы Даниэль был жив, а Виолетта — счастлива. Мне хотелось подражать птицам на нашем пруду и бегать наперегонки с Фанни.
— Ты должен выслушать, — попросила Луна, беря меня за руки. — У мальчиков берут кусочек кожи с… между ног, с самого кончика…
— Что еще за кусочек кожи?
— Маленький колпачок. Его срезают еврейским детям, когда им всего восемь дней от роду.
— Но у меня ничего не срезали. У меня никогда не было никакого колпачка.
— Может быть, но это не меняет того, что я хочу сказать.
— Но что вы хотите сказать? Вы говорите какие-то глупости.
— Джон, если ты еще раз повысишь голос…
Она взглянула на Полуночника и сказала, старательно выговаривая слова:
— Боюсь, это не так просто.
Полуночник ответил:
— Джон умный. Но очень, очень, — он потряс кулаками и состроил рожу, изображая, как я сержусь. Вышло очень похоже, но меня это не рассмешило. — Очень эмоциональный, — закончил он.
— Нет, я не эмоциональный! — закричал я.
— Прекрати ругаться с нами! — резко оборвала меня Луна. — Будь уверен, молодой человек, ты у меня сейчас так схлопочешь, что долго будешь помнить!
Ее гнев почти сразу же испарился, и в ее глазах я увидел, что она тоже хочет, чтобы все было по-прежнему.
— Джон, ты в самом деле еврей.
— Я вам не верю.
— Твоя мать — еврейка, а происхождение у евреев определяется по матери, а не по отцу.
Когда я обвинил ее во лжи, она добавила:
— Джон, и твоя бабушка — тоже еврейка. И дедушка Жуан тоже, добрая ему память. Он был португальским евреем, но происходил из Константинополя. Он вернулся туда еще до того, как ты родился.
В это время по лестнице спустилась Граса, лицо у нее было бледное, а ко рту она прижимала носовой платок. Она извинилась за то, что оставила нас.
— Я только что рассказала Джону о его происхождении, — сказала Луна сестре.
Граса наклонила голову и вздохнула, как будто всегда знала, что правда однажды омрачит нашу жизнь.
— Мне нужно идти, — сказал я.
Граса присела передо мной на корточки.
— Знаешь, Джон, твой дедушка был прекрасным человеком. Умным и добрым. У него был талант к садоводству, как и у Полуночника. Знаешь, почему он и его семья поселились в Константинополе? И почему они там говорили на португальском, в отличие от турок?