Охота Полуночника
Шрифт:
— Если это лекарство хорошее, то Полуночник вернется в Африку?
— Да, возможно, сынок. Поездка в Англию покажет.
Мысль о том, что он нас покинет, привела меня в ужас.
— Тогда, — сказал я, — я хочу поехать с вами.
— Нет, не в этот раз, парень. Скоро мы вместе поедем в Лондон, но не сейчас.
— Но и мне было бы полезно…
— Нет, — отрезал он. — Прости, но это невозможно.
Я не возвращался к этой теме до следующего дня, пока мы с Полуночником не пошли прогуляться вдоль сухих доков у реки.
— Папа сказал, ты скоро уедешь в Англию, чтобы найти лекарство от оспы.
Он похлопал меня по спине.
— Да, Джон, я очень, очень доволен. Ты не понимаешь, что это значит для меня. Столько людей из моего народа умерло. И столько зулусов и кхосов…
— Если лекарство окажется хорошим, ты сразу уедешь на родину?
— Нет, я вернусь, чтобы провести опыты с Бенджамином. Я должен научиться этой процедуре, иначе все будет бесполезно. Если все пойдет хорошо, тогда я действительно вернусь в Африку.
Увидев, как я огорчен, он добавил:
— Но у меня есть к тебе интересное предложение.
Я нахмурился: мне бы хотелось, чтобы он тоже выглядел расстроенным из-за того, что покидает меня!
— Ты даже не спросишь, что это за предложение? — подмигнул он мне. — Если нет, я рассержусь на тебя.
— Нет, — огрызнулся я.
Он рассмеялся.
— Всегда двигайся между копыт антилопы канны, — сказал он.
— Что ты хочешь сказать?
— Оставайся всегда самим собой. И иди не спеша.
— Почему не спеша?
— Потому что в африканской пустыне нужно двигаться осторожно, или наступишь на кого-нибудь, кто кусается или жалит.
Он взял меня под руку, — он привык к этому, когда я перерос его.
— Джон, когда я отправлюсь в Африку, я хотел бы, чтобы и ты поехал со мной. Это и есть мое предложение.
— В Африку? — недоверчиво переспросил я.
— Да. Мне бы очень хотелось, чтобы ты пожил там со мной. Там живут необычайно красивые птицы, и они уже много лет ждут, когда ты научишься им подражать. Я не хочу, чтобы они ждали тебя вечно.
— А ты уже предложил это маме и папе? — взволнованно спросил я.
— Еще нет. Сначала посмотрим, как все пройдет в Англии, а потом поговорим с твоими родителями.
— Мать не позволит мне уехать надолго. Да они меня вообще не отпустят.
— Ты будешь приезжать на несколько месяцев каждые год или два. И я тоже буду возвращаться в Порту каждый год.
— Но до Южной Африки очень далеко.
— Не так уж далеко, — засмеялся он. — Всего полмира!
— И там опасно.
— Не опаснее, чем в Европе. Французы скоро перейдут через горы и нападут на Португалию.
— Ты так считаешь?
— Наполеон — гиена, возомнившая себя львом. Он попытается сожрать Португалию. Лично я предпочел бы оказаться в любом другом месте, когда он придет сюда. Будет много страданий и смертей. Возможно, я и твоим родителям предложу поехать в Африку. В конце концов, твой отец может открыть там винодельню.
Он жестом пригласил меня сесть рядом с ним на большом бревне у реки. Когда мы сели, он сказал:
— Был год, Джон, когда на всей земле наступила засуха. Это было очень, очень плохое время… — Он достал свою глиняную трубку. — Богомол был в это время далеко в пустыне: живя среди мужчин и женщин, он иногда заболевал, и ему нужен был сладкий нектар белых цветов пустыни, чтобы укрепить свой дух. Но когда Пчела прилетела к нему и сказала, что на его родине умирает много хороших людей, он рискнул собственной жизнью и немедля взобрался на крылья своей подруги.
— Увидев, что многие уже умерли от голода, Богомол стал уговаривать Страуса дать людям немного меда или хотя бы привести их к своим сотам. Но большая птица отказалась. Богомол, конечно, упрекнул его, но он только распушил перед ним свой хвост. А потом эта глупая птица спрятала весь свой мед под крыло и улетела. Богомол стал думать, как украсть его, чтобы Первые Люди выжили. Но без нектара он слабел с каждым днем. Однажды он медленно приполз к Страусу и тихо сказал: «Я нашел дерево с самыми вкусными сливами. Тебе они очень, очень понравятся». Доверчивая птица попросила, чтобы он скорее отвел ее к фруктовому дереву. И Богомол привел ее к дереву, ветви которого сгибались под тяжестью желтых слив. Страус радостно стал клевать вкусные сливы с нижних веток. Но Богомол сказал: «Те, что растут выше, еще вкуснее. Если ты помажешь их своим медом, с ними не сравнится ни одно лакомство на свете». И птица вытянула шею, чтобы дотянуться повыше. «Глупый, — сказало ей божественное насекомое. — Не здесь — на самой верхушке!» — Полуночник указал в небо трубкой и покосился на меня. — «Вон та, большая, на верхушке — самая сладкая».
Мой друг встал, сложив большой и указательный пальцы, изображая жадный клюв.
— Птица вытянула шею так сильно, как только смогла. Но едва она ухватила самую верхнюю сливу, — Полуночник пощелкал клювом, сложенным из пальцев, — Богомол собрался с силами, залез к ней под крыло и украл все соты, кроме последних.
— С тех пор, Джон, Страус перестал летать, боясь, что потеряет свои последние соты. А мужчины и женщины, как ты знаешь, едят мед, который поддерживает наши силы во время любых невзгод.
— Но что стало с Богомолом, когда он отдал все силы? Он умер?
Глаза африканца радостно засияли.
— Нет, Джон, он не умер. Потому что луна, оплакивавшая его, пролила на него свои слезы из нежного света, он слизал их со своих губ и выздоровел. Он проглотил частичку вечной луны, и потому больше никогда не болел.
Полуночник подмигнул, давая знать, что рассказ его окончен, и с довольным видом задымил трубкой.
— Но что ты хотел этим сказать? — спросил я.
Он поцеловал меня в лоб.
— Чем бы Богомол и я ни занимались в далекой пустыне, это не помешает нам прийти к тебе и выкрасть для тебя любое сокровище, если оно понадобится тебе.
За три дня до отъезда отца и Полуночника в Англию на рассвете меня разбудил странный шум. Сначала я подумал, что это скулит Фанни. Накинув на плечи одеяло, я спустился в гостиную. Там, у погасшего камина, согнувшись в своем кресле, судорожно рыдал отец. Я попятился назад, чтобы не смущать его, но он позвал меня.