Охота. Я и военные преступники
Шрифт:
Столкновения с muro di gomma начались у меня вскоре после того, как в 1981 году я стала заниматься уголовными делами. Я приходила в швейцарские банки и просила служащих, одетых в прекрасные итальянские костюмы и обувь и уютно устроившихся среди бюрократической роскоши, предоставить мне балансовые отчеты, расписки о вносе депозитов и сведения по трансфертам со счетов, контролируемых наркоторговцами итальянской мафии. Я ждала от этих швейцарских банкиров поведения, не принятого в их среде. Я требовала от них выполнения действий, которые вскоре отрицательно скажутся на прибыли их корпораций и поставят под угрозу их солидные годовые премии. День за днем я входила в раздвижные стеклянные двери на этажах, выложенных полированным мрамором, заходила в офисы, украшенные картинами абстракционистов, следовала за дежурным администратором по лабиринту коридоров в конференц-зал или отделанный драгоценным деревом кабинет. Там я объясняла, что данные финансовые институты обязаны предоставить свою отчетность, так как имеется достаточно доказательств (даже по банковскому законодательству Швейцарии, в котором, извините за клише, дырок больше, чем в швейцарском сыре), показывающих, что деньги на этих счетах представляют собой прибыль от криминальной деятельности. Улыбки,
Испытание силы воли продолжилось иным образом, когда в 1994 году меня назначили генеральным прокурором Швейцарии. Я не стала банальным, расчетливым, осторожным и тихим чиновником. Со всем своим средиземноморским пылом, используя административный ресурс своей должности, я принялась убеждать парламент страны изменить законодательство Швейцарии, чтобы приоткрыть завесу банковской тайны и закрыть дыры, облегчающие отмывку денег наркокартелями, коррумпированными политическими лидерами и компаниями, которые ведут добычу природных ресурсов и обобрали до нитки десятки государств, особенно в Африке и других регионах третьего мира. День за днем я ходила по коридорам швейцарского парламента и правительства, просила людей, облеченных политической и бюрократической властью, изменить законодательство, которое за последние 60 лет помогло стольким людям в Швейцарии и за ее пределами стать богатыми, и почти ежедневно наталкивалась на muro di gomma. Но процесс доставлял мне удовольствие. Когда парламент принял новый закон о контроле над отмыванием денег, я была счастлива, что внесла свой вклад в улучшение имиджа Швейцарии и ее финансовых институтов, неутомимо выдвигая обвинения против вкладчиков грязных денег, которые считали, что все еще пользуются безнаказанностью.
Мне сказали, что в сентябре 1999 г. некоторые швейцарские банкиры откупорили бутылки с шампанским, когда я оставила свою должность в Берне и перешла на работу в ООН в качестве главного обвинителя Международного трибунала по бывшей Югославии и Международного трибунала по Руанде. Больше я никогда не соглашусь совмещать две такие должности. Они поставили меня перед реалиями геноцида и преступлений против человечности: вонь массовых захоронений, пустые глаза жертв изнасилования, отчаяние миллионов людей, выселенных из своих домов, страшное зрелище стертых с лица земли населенных пунктов. Преступления такого масштаба никогда не носят локального характера. Они затрагивают каждого из нас, где бы мы ни жили. Они нарушают заветные принципы и втаптывают в грязь права и достоинство человека. Однако лидерам государств очень часто не хватает силы воли, а судам — авторитета и мужества возбуждать дела против высокопоставленных лиц, ответственных за такие действия. Единственной альтернативой безнаказанности оказывается международное правосудие.
Усиление результативности работы трибуналов потребовало от меня и работников прокураторы напряжения всей силы воли, чтобы противостоять такой высокой и мощной muro di gomma, с которой я еще не сталкивалась. Мы постоянно призывали несговорчивые государства и их лидеров пойти на сотрудничество с нашими трибуналами. Просили их передать нам документы, изобличающие влиятельных политических и военных деятелей. Требовали обеспечить защиту свидетелей, которым постоянно угрожали, а также арестовать и передать нам обвиняемых. Все эти вопросы решались с большим трудом. От постоянного повторения событий пресса стала терять к ним интерес. СМИ нужны свежие новости, и мы уже не рассчитывали на то, что пресса поднимет шум, а население поддержит нас. Наши требования раздражали чиновников и руководителей, которые улыбались, пожимали руки, давали обещания, но, спрятавшись за muro di gomma, бездействовали. Я непрерывно повторяла: арестуйте их, арестуйте их, арестуйте их… Милошевича, Караджича, Младича, Готовину, Лукича… В результате из меня сделали карикатуру на женщину, страдающую эхолалией. Несговорчивая Сербия обвинила меня в потере чувства политической реальности. Подобные слова я услышала в Руанде, когда дело дошло до расследования действий боевиков тутси. Надо мной насмехались послы, министры и ученые мужи, в том числе и те, которым были выгодны взаимоотношения с этими государствами. На меня оказывали давление, чтобы я не возбуждала уголовных дел против определенных лиц, осужденных в бывшей Югославии, или не расследовала убийства архиепископа, двух епископов и католического священника в Руанде. Помню, как генеральный секретарь ООН посоветовал мне прекратить заниматься политическими играми, когда я попыталась воздействовать на членов конгресса США и парламента Европейского Союза, чтобы они оказали давление на Сербию и заморозили финансовую помощь этой стране. Помню, как я получила указания из секретариата ООН в Нью-Йорке и совет из Вашингтона не принимать приглашение посетить Черногорию в 2000 году, так как они получили надежные разведданные о намерениях Милошевича и его генералов арестовать меня как военного преступника. (Позавтракав в Дубровнике, я помчалась на машине по Адриатическому побережью в Черногорию и не встретила там ничего угрожающего, кроме высокой черногорской muro di gomma).
Эти мемуары не претендуют на всесторонний отчет об уголовных расследованиях, проведенных трибуналами ООН в 1999–2007 гг. за те восемь лет, что я провела в Гааге. Скорее, это воспоминания о том, как я, прокурор из Швейцарии, обладающий определенным опытом международной работы, возглавила эти трибуналы, и как мы единой командой изо всех сил старались служить отправлению правосудия и добивались взаимодействия с людьми, которые во многих случаях не шли на сотрудничество и не испытывали к этому никакого желания. Трибунал по бывшей Югославии и трибунал по Руанде, первые международные трибуналы по военным преступлениям, созданные после вынесения окончательных приговоров в Нюрнберге и Токио после Второй мировой войны, не пользовались авторитетом своих предшественников. Совершить акт правосудия победителя в Нюрнберге и Токио было относительно простой задачей по сравнению с той работой, которой Совет Безопасности ООН ожидал от международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде. В Нюрнберге и Токио армии-победительницы наделили прокуроров всеми полномочиями на работу со свидетелями, получение документированных доказательств и арест лиц, обвиняемых в военных преступлениях, хотя только из числа побежденных немцев и японцев. У нас таких полномочий не было. Мы могли рассчитывать только на свою смекалку и силу воли, преследуя высокопоставленных лиц всех сторон конфликтов в Руанде и бывшей Югославии. Конечно, мы получали дипломатическую поддержку, а временами и серьезную помощь от некоторых политических лидеров Хорватии и Сербии, которые понимали, что осуждение военных преступников поможет восстановить законность в их странах и примирить людей, разобщенных ужасными воспоминаниями. Иногда политические подвижки играли нам на руку. Иногда мы подгадывали нужное время. Иногда политические тенденции оборачивались против нас. Иногда мы ошибались, а иногда и ссорились внутри нашей команды.
Уроки, извлеченные из успехов или неудач в работе трибуналов, бесценны, так как само существование этих организаций — беспрецедентно. Работа велась на пограничной линии между национальными суверенитетом и международной ответственностью, в серой зоне между правовой и политической сферами. Прокурорам и судьям эта зона в основном неизвестна. Ее обитатели — политические лидеры и дипломаты, солдаты и шпионы, торговцы оружием и преступники, — считают, что они пользуются безнаказанностью, могут совершать крупные преступления и не понесут за это никакой ответственности. Эту зону пересекают muro di gomma, в ней полно скрытых ям. Международным юристам, работающим от Ливана до Сьерра-Леоне, от Руанды до Конго, от Голландии до Камбоджи, следует составлять карты этой зоны и разрабатывать навигационные инструменты. Этой книгой мне хочется внести свой вклад в их разработку. Когда я слишком расстраиваюсь или чувствую, что с меня хватит, мне достаточно лишь вспомнить жертв преступлений в Югославии или Руанде, особенно женщин и детей. Вспомнить, с какой отвагой день изо дня они дают свидетельские показания в Гааге и Аруше против преступников, среди которых есть и женщины, обвиняемых в военных преступлениях. Один из пострадавших — свидетель обвинения «О» на первом суде в Сребренице. В июле 1995 года, когда сербская армия под командованием, как утверждают, Радована Караджича и Ратко Младича вошла в город и начала массовые убийства, ему было 17 лет. 14 апреля 2000 года в сорока шагах от моей кафедры свидетель О. давал показания против Радослава Крштича, одного из генералов Младича, которого впоследствии обвинили в пособничестве и подстрекательстве к геноциду. Свидетель рассказал, как он сдался в плен боснийским сербам, одетым в военную форму. Ему приказали снять одежду, липкую от высохшей мочи, и встать у кромки поля, усыпанного мертвыми телами:
Там было несколько сербских солдат… за спиной у нас… Я подумал, что умру быстро, и не буду мучаться. И еще подумал, что моя мама никогда не узнает, где я закончил свою жизнь… Кто-то сказал: «Ложись». И когда мы стали падать… началась стрельба… не знаю, что было потом…Я ни о чем не думал… Подумал только, что это конец. Не знаю, потерял ли я в тот момент сознание, может, и не терял… Знаю только, что пока падал, почувствовал боль в правой стороне груди…
Ну, думаю, может позвать их, пусть прикончат меня, так мне было больно… Но если не умру здесь, выживу, и меня заберут отсюда живым, то мои страдания только продлятся… И тут я увидел солдатский ботинок рядом со своим лицом. Глаза я не закрывал, продолжал смотреть. Но солдат перешагнул через меня и выстрелил в голову человека, который лежал рядом со мной. Тогда я закрыл глаза, и мне попали в правое плечо.
Я был между жизнью и смертью и не знал, хочу я жить или нет. Но решил не звать их, чтобы добили. Только молил Бога, чтобы они пришли и пристрелили меня… [4]
Когда палачи уехали, свидетель О. поднял голову и нашел среди мертвых тел еще одного выжившего. Он позвал его, перекатился к нему через трупы и, изловчившись, поднес связанные руки к его рту, чтобы он развязал веревки.
На мужчине была зеленая футболка и жилет… Он снял майку, порвал ее… Когда он перевязал меня, я уснул у него на коленях, ведь я так долго, долго не спал… Мы оставались там до утра… Потом он разбудил меня и спросил: «Куда пойдем?» «Не знаю», — ответил я.
4
«Показания свидетеля О. Дело «Прокурор против Радислава Крстича», 13 апреля 2000 г., стенограмма судебного заседания, стр. 2818–2939, http://www.un.org/icty/transe33/000413ed.htm.
К моменту моей второй встречи с Джорджем Тенетом весной 2001 года я уже выслушала множество подобных рассказов свидетелей. На этот раз местом встречи стала штаб-квартира ЦРУ, комплекс из стекла и бетона, вершину которого венчала антенна, передающая волю этого человека в каждую столицу и уголок мира, раздираемый войной. К этому времени Милошевича лишили власти, и он сидел в белградской тюрьме. Джордж У. Буш вступил в должность и уже показал, что не поддерживает идею учреждения постоянного международного суда по военным преступлениям. Я шла на встречу с Тенетом в сопровождении работников отдела по военным преступлениям Госдепартамента США, которых, казалось, больше волновало, как бы умерить мое красноречие и требования. Один из них напомнил, что мне необходимо выразить горячую признательность этим людям за ту исключительную помощь, которую Соединенные Штаты оказывают нам. Колин Пауэлл, Госсекретарь в администрации Буша, поддерживал наши усилия по переводу Милошевича и других обвиняемых под стражу Международного трибунала по Югославии. Но я уже благодарила генерала Пауэлла, да и по другим причинам устала повторять пустую благодарность в глухие уши.
Тенет встретил меня прямо в коридоре еще до начала совещания.
— Карла, — сказал он, — моя дорогая мадам Прокурор!
Далее последовали bacini bacetti, притворные прикосновения щеками, которые я терпеть не могу. Мы вошли в конференц-зал без окон. Стены отделаны под дерево, кажется, под вишню. Тенет подождал, пока я не займу место рядом с ним, и сел во главе стола. Неформальным тоном он произнес какие-то незначащие слова. Сказал, что не может рассказать мне все то, чем занимается ЦРУ. Ну, это понятно. Сообщил, что арест наших преступников для него — задача номер один, но операции по их задержанию провалились. Именно эти его слова позволили мне безболезненно перейти к делу без лишних цветастых и неискренних фраз. Возможно, с моей стороны было ошибкой рассчитывать на то, что Тенет, руководитель шпионской сети сверхдержавы мира, человек средиземноморского темперамента, прямой и резкий в обращении, не примет искренность за неуважение.