Охотничьи тропы
Шрифт:
Ноги Гордюши затекли: он сидел, не шелохнувшись. И вдруг, с пугающей неожиданностью, над самой головой захлопали сильные крылья. У Гордюши остановилось сердце и пересохло в горле.
В трех шагах от шалаша сел сине-черный, упругий тетерев. Напряженно вытянутая шея и карминно-красные брови птицы были отчетливо видны мальчику. Гордюша хотел повернуть голову к отцу и указать ему на черныша, но тетерев сорвался и опустился в глубине токовища.
— Ой! — вырвался придушенный стон из груди мальчика.
Алексей Матвеич положил ладонь на плечо сына и тихонько погладил его.
А на ток со всех сторон, хлопая крыльями, падали и падали крупные птицы.
—
— Ччууффышш! — тотчас же отозвался сидевший недалеко от шалаша тетерев, и слышно было, как он, шурша распушенными крыльями по сухобыльнику, побежал на грозный вызов.
Дорогой он остановился и раздалось сердитое его бульбуканье. Потом шум ударившихся грудью птиц и треск крыльев: это начали первый бой «хозяин тока» — старый черныш-«токовик» и его рьяный соперник.
На моховом болоте проснулся верный страж весенней зари — журавль. Он вытянул длинную шею, увенчанную малиново-сизой головой, задрал в небо огромный, как долото, клюв и, молодецки напрягшись, подал долгожданный сигнал. Все птицы услышали журавлиный клич и запели во весь голос.
Лес гудел от песен, как огромный орган под сводами высокого небесного купола: казалось, пело само небо, сама земля, каждая ветка темного леса в искрах росы.
Восток чуть зарумянел, а шелковое полотнище огромного занавеса уже медленно раздвигалось, открывая поляну, усыпанную кочками, пнями со стоящими кое-где неодетыми, а лишь чуть задымившимися еще березками, полными весеннего трепета и юношеской восторженности. Корабельный лес Гулкого холма открылся глазам. И на всей поляне — токующие тетерева. Сколько их? Откуда собрались они на блистательный свой турнир? Кто одел их в тончайшее, белезны снежного пуха белье, заковал в черные синеватого отлива латы?!.
Вздыбленные, лироподобные хвосты их, точно белые султаны, развевались повсюду. Отдельных голосов различить было уже нельзя. Казалось, у горла каждого из певцов забил, зажурчал родник. Торопливый их бег, как переплеск струй, плыл по земле, сливаясь в рокот большой реки.
А на сучьях и ветвях холма, в ржавой топи мохового болота, в глубине неба вторили миллионы певцов…
В десяти шагах от шалаша пели и дрались два черныша: равные по силе бойцы. Они то отступали с опущенными до земли распушенными шеями, состязаясь в силе и красоте голосов, то сшибались грудь в грудь. Перья летели во все стороны, сами бойцы падали навзничь. Но и свалившись, не прекращали они боя. Уцепившись за щеки крепкими клювами, они рвали, пригибали один другого к земле. Окончательно обессилев, не двигали и шеями, а лишь конвульсивно подергивали лапками. Потом, вскочив, снова разбегались…
На березку в середине токовища с нежным квохтаньем опустились несколько тетерок. Что стало с бойцами! Даже самые измученные снова ринулись в бой. А как закипели, заклокотали их песни.
Тетерки беспокойно вертелись, вытягивали шеи, рассматривали соперников, все время не переставая подбадривать их поощрительным квохтаньем.
На одну минуту слетали они к избранному рыцарю и улетали с ним в темный сосновый бор.
Жарким костром разгоралось утро. Алексей Матвеич смотрел, слушал, думал: ему не хотелось прерывать песен, нарушать выстрелом торжественную красоту птичьего праздника. Но время тока кончалось. Рокотов выбрал пару ближних к шалашу бойцов и выстрелил. Эхо подхватило выстрел, бросило его в Гулкий холм, и он долго еще грохотал там, дробясь о бронзовые стволы сосен. Птицы, срезанные дробью, упали,
Выстрел только на мгновение прервал песни и схватки, но через минуту тетерева запели с новым азартом. Дым рассеялся. Убитые птицы лежали, вытянув шеи, точно утомленные и заснувшие певцы.
Солнце поднялось над горизонтом. Ток затихал. Тетерева разлетались. Алексей Матвеич и Гордюша собрались уже вылезать из шалаша, как увидели двух птиц. Впереди, с устало волочащимися крыльями бежал старый крупный петух. Следом, опьяненный первой победой, молодой черныш. Это были последние бойцы. Алексей Матвеич вскинул ружье и выстрелил в переднего.
И снова грохот на Гулком холме долго сотрясал воздух, а облако порохового дыма колыхалось над поляной. Когда дым рассеялся, они увидели убитого старого петуха. Второй улетел к лесу.
Через токовище, озаренные ранними лучами солнца, пролетали лебеди. Огромные, как продолговатые глыбы незапятнанного снега, тела их были окрашены в пурпурный цвет зари. Шеи вытянуты. Лебеди перекликались между собой.
Дальше, дальше. Вот уже чуть видны всплески их крыльев, точно платком с уходящего в море корабля помахала дорогая невидимая рука.
Н. Устинович
БЕЛЯНКА И ЕЕ СОСЕДИ
На окраине Таймырской тундры, где в Карское море впадает река Пясина, остановилась табором бригада колхозных рыбаков. Их было два десятка, — крепких, закаленных непогодой северян, и с ними повариха Фекла Романовна Жукова.
Уже несколько лет подряд приезжали сюда рыбаки. По последней санной дороге пересекали они на легких нартах тундру и, отослав собачьи упряжки обратно, начинали устраиваться на лето. На берегу реки вырастали палатки, появлялись кучи напиленных из плавника дров, нерастаявший снег покрывался сетью тропинок, и через каких-нибудь два — три дня можно было подумать, что люди жили здесь всю зиму.
Как всегда бывает на новом месте, у Жуковой нашлось множество больших и малых дел. В хлопотах по хозяйству она и не заметила, как подкралась дружная северная весна, как очистилась от льда река и с юга в тундру хлынули бесчисленные стаи перелетных птиц. Только в день выезда рыбаков на ловлю, когда необычно тихо стало в полотняном поселке, Фекла Романовна вздохнула, наконец, свободно и, закончив нехитрую свою стряпню, вышла на берег реки прогуляться.
Стоял солнечный майский день. Необычно чист и прозрачен был воздух, ясны бескрайние дали. Пясина, разлившаяся на много километров вширь, сверкала гребнями ленивых волн, и от коротких этих вспышек река казалась усеянной ярко мерцающими звездами.
Фекла Романовна села на камень, повернула лицо навстречу теплому ветру. Прикрыв глаза от солнца ладонью, она стала смотреть в ту сторону, где черными поплавками покачивались на волнах рыбацкие лодки.
Вдруг сзади раздался легкий шорох. Жукова обернулась и увидела в нескольких шагах от себя песца. Теперь, во время линьки, он выглядел необычно, и на первый взгляд в нем трудно было узнать недавнего северного красавца. Клочки белоснежной шерсти виднелись только на животе, а спину и бока зверка покрывал совсем не идущий к нему темносерый наряд.