Охотничья луна
Шрифт:
— Вы и впрямь красиво выглядите, — сказала она. — У меня для вас вот это.
Она подала письмо.
— В это время дня? — удивленно сказала я.
— Почта пришла в обычное время, но со всей суетой о ней забыли. Я только сейчас стала разносить письма. Я сказала:
— Сегодня все вверх тормашками.
Я взяла письмо, она продолжала крутиться рядом, я могла бы холодно выпроводить любого, но с Эльзой все было иначе. Из-за воспоминаний о прошлом.
— Ну, надеюсь, сегодня вам будет весело.
Было похоже, будто она ждет, чтобы я открыла письмо.
Я
— Ну… желаю хорошо провести время…
Как только она ушла, я взяла конверт. Я внимательно на него смотрела, потому что мое имя было выведено печатными буквами, почтовый штемпель Колби. Кто мог писать мне оттуда? Я разрезала конверт. Внутри был один листок бумаги и несколько слов теми же печатными буквами. Слова бросились в глаза и словно нанесли удар.
Мне казалось, будто я сплю. Я вертела бумажку в руках. Обыкновенный лист простой бумаги. Это мог сделать кто угодно. Написано таким образом, чтобы скрыть почерк. Я снова посмотрела на конверт. Тот же почерк. Штемпель Колби. Что это значит? Какое-то злонамеренное лицо намекает на то, что либо я убила Марсию Мартиндейл, либо имела к этому отношение.
Как они могут? Какой у меня мог быть мотив? Конечно…
несмотря на мое намерение оставаться подальше, меня вовлекали. То, как Джейсон меня преследует, вряд ли можно было назвать незаметным, люди и заметили. Мысля метались у меня в голове. Написавший это письмо полагал, что Марсия Мартиндейл была мне соперницей и что мы обе хотели выйти замуж за Джейсона Веррингера.
«За вами следят». Какие ужасные, зловещие слова!
Я оглянулась через плечо. Я почти чувствовала, как за мной подглядывают даже в собственной комнате.
Вечер для меня был испорчен. Меня все больше втягивало в этот водоворот лжи. Где же Марсия Мартиндейл? Если бы только она могла вернуться и показаться! Ничто, кроме этого, не могло остановить сплетни.
Я снова взглянула на бумагу. Может, это миссис Бэддикомб? Нет. Уж конечно она не зайдет так далеко. Ее манерой были сплетни через прилавок. Она была не из тех, кто пишет анонимные письма. Кто же? Никогда нельзя знать с уверенностью. В этом корень всей мерзости. Никогда нельзя знать с уверенностью.
Я сунула письмо за корсаж. Внизу был слышен шум сборов. Кареты ждали.
Я едва сознавала, что еду в Холл.
— Вы мечтаете, — сказала Эйлин Экклз. — Это о предстоящих восторгах?
Я очнулась и попыталась улыбнуться.
Джейсон принимал гостей. Он поцеловал мне руку. В этом не было ничего необычного, поскольку, казалось, таким образом он приветствует большинство дам.
— Корделия, — прошептал он, — это чудесно, что вы здесь.
Мне хотелось выкрикнуть: у меня письмо… ужасное… ужасное письмо, и все из-за вас.
Но я ничего не сказала и услышала, что меня представляют джентльмену, имя которого я не могла уловить, будучи слишком ошеломлена. Было много разговоров о вчерашнем представлении и о его отличной постановке.
— Со слов Джейсона я поняла, что вы за это в ответе, мисс Грант, — сказала одна молодая женщина. — Как вы должно быть умны!
Я поблагодарила за комплимент, и джентльмен, имя которого я не уловила, сказал, что самым волнующим моментом был тот, когда внезапно среди развалин появились монахи с песнопениями.
— Меня прямо охватила дрожь, — заявила дама.
— Полагаю, именно на это и был расчет, — заметил мужчина. — В любом случае вы воскресили атмосферу старины.
— Было довольно жутко. Смотрите, прибыл Серж Полянский. Говорят, он один из величайших пианистов нашего времени.
— Поэтому сэр Джейсон и пригласил его сюда. Он покорил Лондон и, как я слышал, приехал из Парижа, где имел огромный успех.
— Он такой маленький человечек. Я представляла его выше. Но, возможно, он выглядит маленьким рядом с Джейсоном.
— Когда он будет играть? — спросила я, поняв, что пора что-то сказать и мне.
— Теперь очень скоро. Джейсон ведет его в музыкальную комнату. Пойдемте следом?
Я вместе с ними прошла в комнату поменьше, где на помосте стоял рояль. Комната была отделана белым и алым, и на мраморном столике в стиле ампир стояла ваза с красными розами, их запах наполнял комнату. Окна были широко распахнуты, открывая залитые лунным светом газоны. Мне были видны фонтан, цветочные клумбы и деревья подальше. Здесь царила атмосфера абсолютного покоя, совершенно противоположная моему состоянию.
Я заметила группу собравшихся вместе девушек. Их было восемь. Фионе и Юджини было позволено пригласить по три подруги. Среди них я увидела Шарлотту Маккей, Патрицию Картрайт и Гвендолин Грей.
Тереза сказала мне, что ее не пригласили, но ей все равно.
Шарлотта подняла взгляд и улыбнулась мне. То же сделали и другие девушки. Я подошла к ним и сказала:
— Будет чудесный вечер.
— О да, мисс Грант. Мы это предвкушаем, — сказала Гвендолин, которая мечтала профессионально играть на фортепиано — тщеславное намерение, на которое мистер Крау смотрел несколько скептично.
— Вы сможете увидеть, как это следует делать, — сказала я.
— О да, мисс Грант.
Я оставила их и вернулась на свое место.
Концерт был действительно чудесным, и на несколько минут я забыла ужасные намеки того письма, пока слушала, как Серж Полянский играл пьесы Шопена и Шумана.
Концерт кончился слишком скоро. Он поклонился под восторженные аплодисменты; сэр Джейсон увел его из комнаты.
Повсюду начинались беседы, и все говорили: «Как прекрасно!» А потом все мы потянулись в Бальный зал. Я все еще оставалась с моими незнакомыми дамой и господином, и к нам присоединился еще один мужчина. Он с большим знанием дела говорил о великолепной игре Сержа Полянского, и мы уселись у кадки с пальмами. В зал были принесены цветы из оранжерей, и благодаря времени года это была внушительная выставка. Слуги в синей с серебром ливрее ходили туда и сюда, большинство из них проходили в дверь, которая, как я решила, вела в комнату, где был сервирован ужин.